Но Наталья Ивановна не стала концентрироваться на недавних событиях, а начала задавать вопросы о моём детстве — в какой семье я выросла, какие у нас были отношения, кто меня воспитывал. Говорить об этом было едва ли приятнее, чем о моём предательстве, и я постаралась отвечать кратко, но Наталья Ивановна стала задавать наводящие вопросы. А потом и вовсе спросила, как я думаю, любили ли меня мама и бабушка.
— О мёртвых либо хорошо, либо никак, — попыталась отшутиться я, но уйти от ответа мне не дали. Пришлось отвечать. — Понимаете, я — нежеланный ребёнок. Мама забеременела сразу после окончания школы, в институт поступить не успела. А бабушка мечтала, что она поступит — натаскивала же маму по математике, физике, химии… Мама не любила это всё, но не перечила. С моей бабушкой вообще было сложно спорить. И вот, мама забеременела — и все бабушкины планы накрылись медным тазом. А потом мама и аборт не захотела делать, из дома ушла, сама родила… Раньше я думала: то, что мама не убила меня, — это признак любви, но сейчас я так не считаю. Мама просто взбунтовалась. Чаша её терпения переполнилась, и она решила не слушаться. Может, и жалела потом, я не знаю. Но никакой особенной любви я в ней никогда не замечала, хотя мама относилась ко мне теплее, чем бабушка. Та меня откровенно не любила, а маме, мне кажется, просто было всё равно.
— Что вы по этому поводу чувствуете сейчас? И чувствовали тогда, в детстве?
Вот этот вопрос и выбил меня из колеи надолго. На сеансе я пространно объясняла, пытаясь как можно быстрее уйти от неприятного диалога, но Наталью Ивановну было не сбить с толку. И она продолжала доставать из меня воспоминания и мысли о моём откровенно несчастливом детстве.
Думаю, даже её пробило на эмоции, когда я честно сказала, что не могу вспомнить о тех временах ничего хорошего. По крайней мере, по отношению к маме и бабушке. Воспитатели в детском саду, школьные учителя, преподаватели вуза, подруги — о ком угодно я могла рассказать что-нибудь хорошее, но не о своей семье. Про бабушку вспоминаются вечные упрёки и нравоучения, отсутствие даже малейшей теплоты, а про маму — равнодушие и расхлябанность. Рядом с бабушкой я чувствовала себя комком грязи, а возле мамы — надоедливым котёнком, который вообще-то милый, но лучше бы его тут всё-таки не было, потому что от него чихать охота. А ещё его надо кормить и убирать за ним лоток.
А потом Наталья Ивановна поинтересовалась, делала ли я что-нибудь, чтобы заслужить любовь мамы и бабушки. И когда я внутренне съёжилась, она сказала, что я могу подумать об этом самостоятельно, а рассказать на следующем сеансе.
Я и правда больше не хотела приходить после такого. Как это помогло мне с Вадимом? Никак. Зато растревожило мысли о прошлом, которые я всю жизнь старательно прятала на задворках своей памяти, и погрузило в отчаяние и досаду.
Мне всегда, всё моё детство, было обидно, что меня не любят, не уважают, не ценят. И да, я старалась делать всё, чтобы меня полюбили. Была отличницей, пыталась быть послушной, скромно одевалась, не курила, читала умные книжки, сама поступила в институт. И в институте тоже была одной из лучших.
Когда бабушка умерла, я испытала определённую растерянность. А уж когда следом за ней скончалась и мама…
Удивительно, но эта мысль пришла мне в голову только сейчас: да, они меня совсем не любили, но я их любила. Любила, как всегда любят дети — не за, а вопреки всему…
74
На второй сеанс с Натальей Ивановной я всё-таки пришла — хотя до последнего сомневалась. Но острота первой боли отступила, и мне стало банально интересно: а дальше-то что? Мама, бабушка. Да, это неприятно, но их давно нет на свете. А я — есть. И как это связано с Вадимом? Я ведь пришла к психологу не из-за своих давно умерших родственников!
Я даже задала этот вопрос Наталье Ивановне.
— Вы слишком торопитесь, Лида, — сказала она мне мягко. — Постепенно, будем разбираться постепенно.
И после второго сеанса, во время которого мы вновь вспоминали события моего детства и моё вечное желание быть лучше всех, Наталья Ивановна неожиданно спросила, почему я была настолько против аборта. Ведь, по сути, Аришка — нежеланный ребёнок, как и я. И не думаю ли я, что было бы лучше её…
— Что вы! — чуть не завопила я. — Аришка — самый желанный в мире ребёнок, мы с Вадимом любим её! Вот меня, да, не любили. И было бы, конечно, лучше, если бы мама сделала аборт. Тогда и бабушка была бы довольна, и мама…
Я осеклась.
— Лида, — медленно, почти по слогам произнесла Наталья Ивановна, — вы понимаете, что только что сказали? Вы считаете, что было бы лучше, если бы вас вовсе не было на этом свете. Вот она — ваша проблема, которую вы никак не могли сформулировать в прошлый раз.
Я никогда об этом не задумывалась по-настоящему.
ebooksa