Одилина суёт мне в руки узел.
— Нельзя! — кричит Рарог.
— Да что ты, нелюдь совсем? — возмущается крестьянка. — Еда там ей в дорогу. Смотри, не вздумай сам сожрать!
— Я проверить должен, вдруг там чего!
— Прямо здесь проверяй и потом Элайне отдай, чтоб мы сами видели! — настаивает Одилина.
Рарог перетряхивает узел. Убедившись, что там лишь сыр, хлеб да копчёное мясо, он передаёт его мне.
— Шальку возьми тёплую!
— И плащ, хоть накроешься!
Багровый от возмущения Рарог стоит рядом с каретой.
Я сворачиваю плащ и подкладываю на жёсткую скамью. Вот теперь совсем другое дело. Если бы ещё потом так не воняло.
Грустно всё это. И вряд ли у старосты получится меня защитить. Но то, как все за меня горой встали, душу всё равно греет.
Карета трогается, слегка подскакивая на ухабах. Следом за нами едет телега старосты. И он там не один.
Рарог меняет лошадей на специальном дворе в соседней деревне. Мы едем по Лоонскому тракту.
Стычка с крестьянами, видимо, произвела на вестника впечатление. По крайней мере, ведёт он теперь себя вполне вежливо.
Вечером мы останавливаемся на ночлег. Лошадей выпрягают, а я с ужасом думаю, как буду спать. Рарог велит мне занять одну из скамеек кареты, а сам укладывается на другой.
— Это неприлично! — пытаюсь возмущаться я. — Должны же быть какие-то правила!
— Какие ещё правила для шпионки! Была б моя воля, я бы тебя… — он не заканчивает фразу, но я прекрасно понимаю, что надеяться на человечное отношение мне вряд ли стоит.
Всю ночь я ворочаюсь на жёсткой скамейке, постоянно ожидая, вдруг вестник решит меня облапать или ещё чего похуже. Но он спит, наполняя карету раскатистым храпом. Это просто ужас!
Но даже храп не мешает мне думать о том, что меня ждёт. Явно ничего хорошего. Надо же, меня сочли важной птицей, в саму столицу везут.
Если бы не сумка эта дурацкая, может, ещё и получилось бы как-нибудь выкрутиться. А теперь что? На каторгу отправят? Или казнят? Мне приходят в голову всякие жуткие вещи, прочитанные в книжках о Средневековье в моём родном мире.