— Ну да, конечно. А какого дьявола тогда эта Вика сейчас нагло жрет мои канапе на нашей кухне и дрыхнет в нашем доме, как у себя дома? Может, она еще и мою зубную щетку использует втихаря? — язвительно прокомментировала моя «любящая» сестренка, которая явно была не в восторге от присутствия гостьи.
— Маша, вы вообще-то подруги. И вообще, я пока занят, глянь сама в интернете, что там нужно птенцам заказать, и закажи, а я тебе торт куплю, твой любимый, персиковый, — зевнул я, проведя ладонью по потному лицу. В душ хочу — жуть как. Хотя после такого боя мне больше подошел бы не душ, а джакузи. С пеной и резиновой уточкой.
— А браслет? Или платье? Или серьги?
— Маша!
— Хорошо, поняла: торт так торт. Но я ведь девочка и так люблю платьюшки, и уже правда почти все надевала. Мне надо новых хотя бы штуки две. Не будь монстром, братец, — голос звучал очень жалобно. Она всегда умела давить на жалость.
Вот что с ней делать: ее наглость выдержать еще можно и попрошайничество, но жалостливый вид почти невозможно. Разве что напомнить ей про гардероб, который мы недавно обновляли.
— У тебя так-то брючные костюмы есть и юбок полно, — напомнил ей все же. — Точно помню, один шкаф забили до отвала недавно. Еще немного, и придется тебе отдельную квартиру под гардеробную снимать.
На том конце трубки раздалось хныканье, и я вздохнул. Прямо как будто мне звонит не сестра, а отряд бездомных детей.
— Значит так, Мария, я приеду домой и посмотрю на платья: я прекрасно помню, какие ты надевала и куда. Если окажется, что не все носила, то новые не купим. А будешь выпрашивать — отправлю в монастырь.
— Ага, — радостно выдавила она и повесила трубку.
Видимо, думает, что я все же не вспомню их все, хотя я же знаю, куда она и в чем ходит: я ее старший брат, и мы в одной семье живем. Она без спроса по вечеринкам не катается. Или сестра считает, что мужчины на такие вещи внимания не обращают? Ну-ну… А чего там сложного? Это платье зеленое, а то красное — запомнить в два счета можно, наверное… Во всяком случае, надеюсь.
— Добрыня, брат! — тут ворвался обратно Распутин в раздевалку. — Ну ты даешь! Ты просто какой-то магнит успеха! Эх, жаль, что я не увидел окончание боя, но на записи потом посмотрю. Хотя, судя по твоему довольному виду, много я не пропустил — разве что момент, как ты Титана в нокаут отправил.
— Я ж говорил, — я взял свое полотенце из шкафчика. — Кстати, прикол, пока ты ходил, у меня из яиц, оказывается, птенцы вылупились.
Гриша, услышав это, переменился в лице, и улыбка медленно начала сползать с его физиономии. Он посмотрел на мои штаны так, будто там атомная бомба тикает.
— Брат, ты что, бубенцов лишился, и все растеклось? — Распутин упал на колени и чуть не разрыдался. — Брат, прости меня: это я во всем виноват, что позвал тебя на этот бой. Если б я знал, что ты лишишься самого дорогого, то никогда бы тебе не предложил такую подработку! Ни за какие деньги на свете!
Потом он резко вскочил с места и стал активно размахивать руками, а по щекам реально текли слезы. Черт, вот это друг так друг: вот это я понимаю. Он прямо будто насквозь чувствует чужую боль и сопереживает. Хотя, судя по его реакции, он скорее мою боль на себя примерил.
— Добрыня, ты главное не отчаивайся сильно! Я же все-таки лекарь и я что-нибудь придумаю. Если надо, подключу всю свою семью, чтобы твои бубенцы восстановить. Это теперь мой долг! Иначе я никогда себе этого не прощу! Как я вообще жить с этим буду, братан, — он снова разрыдался. Того гляди сейчас еще сопли на кулак намотает.
Я смотрел на все это в легком афиге и думал… Думал, в какой цирк с конями я попал. Похоже, Грише самому к мозгоправу надо, раз у него такие фантазии.
— Гриша, когда я сказал, что у меня птенцы вылупились, то имел в виду реальных птенцов у курицы дома, а не то, что Титан мне яйца раздавил во время боя. Ты бы лучше со своей жуткой фантазией сам обследовался где-нибудь, — посоветовал я ему и пошел в душ, оставив его с раскрытым ртом в раздевалке. Еще чуть-чуть, и он бы мне предложил свои бубенцы пересадить взамен утраченных.
Закрыв дверь за собой, я лишь услышал от него: