– Надеюсь, ты не пригласишь ее в качестве наблюдателя?
– Только если ты сам захочешь.
– Не захочу, будь уверена.
– Какой у тебя номер?
– Тридцать четвертый.
– Этаж?
– Третий.
– Рыбка, – уже на крыльце обернулась Лика. – Третий этаж, «тридцать четвертый» номер. Стой у двери столько, сколько понадобится.
– Да, госпожа, – ответила та.
– В десяти шагах от дверей, – поправил подругу Крымов.
– И не торопись за нами, – уточнила хозяйка.
Пока Рыбка преодолевала марши, они поднимались на лифте. Еще в кабинке Крымов не выдержал, обхватил Лику за талию, привлек к себе, стал целовать в шею и плечи. В губы никак не решался. Десять казней египетских пророчил он ей в эти два года лютого одиночества, желая обладать невозможным. Чуму на все ее дома посылал за свое разбитое сердце. Просил, чтобы ее сожрали акулы или пираньи, все равно кто, за обманутые надежды. Лишь бы сожрали! Чтобы она захлебнулась в ковше своей проклятой Большой Медведицы – достатком, роскошью, похотью. Но она вновь была в его объятиях – и все проклятия канули в никуда. Осталось только одно: желание заполучить ее, быть с ней здесь и сейчас.
Она все поняла, сама взяла его лицо в ладони:
– Ну, глупый, поцелуй меня в губы. Целуй же…
Они целовались еще у лифта, пока не услышали тяжелую поступь и мрачное дыхание Рыбки на предпоследнем марше.
– Быстрее, – шепотом сказала Лика и увлекла его по коридору. – Где твой номер?
– Следующий, – ответил он и потащил ее к дверям.
Открыл электронным ключом и вволок смеющуюся женщину за собой. Лика была сама покорность, выполняла все, что он хотел. А ему хотелось поскорее снять с нее платье и белье.
– Нет уж, я сама, а то порвешь, – сказала она. Ее каре-зеленые глаза смеялись. – Это тебе не просто джинсы и майка – Диор.
– Как скажешь, милая. Лишь бы ты была голая. Да, теперь трусики…