Штосс,

— Середа, середа…

Внезапное бешенство охватило Лугина. Он бросился за дворником, но в прихожей остановился, в ужасе прижал палец к губам. Дворник уже ушел. Лугин озирался, бормотал. Измученно блистали его глаза.

— Выдал, выдал себя… Придут, схватят…

Он сел на ларь у дверей и заметил тогда, что у него в руке раскрытая бритва. Он сунул бритву в карман.

— Ну что ж, если я сумасшедший, тогда пусть придут… Все равно…

Он бормотал и плакал. Его бледное лицо было вдохновенно, прекрасно.

«Не все ли равно, как погибнуть, — думал Лугин, бродя по комнатам. — К чему, в самом деле, сопротивляться приседающему старичку? Пусть он берет, что хочет, — его душу — только бы привел еще раз с собою сияющее видение».

Все движения Лугина стали покорными, нежными. Он открыл свою дорожную шкатулку. Там еще нашлось три елизаветинских червонца, один надпиленный. Лугин вспомнил, что серебряная мелочь есть и в секретере.

Он собирал все, что у него было, для последней ставки, для последней партии сегодняшней ночью.

Секретер красного дерева со скрипом откинулся на медных позеленевших шарнирах. «А ведь это секретер полковника», — подумал Лугин и начал торопливо отпирать пыльные ящики. В одном лежал заржавленный ключ с обломанной бородкой, в другом кусок сургуча, черный от копоти, и стопка пожелтевших изорванных листков. Лугин нашел еще там пару военных перчаток из пожелтевшей замши и миниатюру, обернутую в посекшийся шелк. Все это было похоже на маленькое кладбище.

На миниатюре был изображен тот же человек, что и на портрете, только в черном мундире военного инженера, с серебряным аксельбантом, какие носили лет десять назад, в 1830 году.

В ящике Лугин нашел и надорванную казенную подорожную в Вятку, на полковника Павла Горовецкого.

Лугин сидел у секретера, разглаживая грубую синюю бумагу подорожной. Он думал, что Горовецкий, как и он, проигрывал старику жизнь ради сияющего видения и, вероятно, погиб, как теперь погибнуть ему.

— Нет, нет, — вскрикнул Лугин.

Он набрал в горсть мелкого серебра, встал и пошел в прихожую.

С ужасной торопливостью обвязал он шею гарусным шарфом и накинул шубу.

Под воротами сумрачный дворник посмотрел на него в окно.

— Послушай, братец, — смущенно и хитро сказал Лугин. — Ты еще подумаешь, чего доброго, что барин-де спятил…

Лугин притворно рассмеялся:

— Я крикнул на тебя так, — ради шутки… На вот, возьми…