Штосс,

Лугин смело повторил генералу все то, что вымыслил на извозчике.

— Я должен вас весьма огорчить, господин Лугин.

Только теперь услышал Лугин легкий немецкий акцент генерала.

— Ваш родственник, полковник Павел Горовецкий, хотя мертвые и не судимы, оказался недостойным офицером. По командировке в Вятку ему были выданы на руки некоторые казенные суммы. Он не отчитался в сих суммах, проиграл или, простите, пропил их… Тело вашего родственника было найдено на постоялом дворе под Петербургом: Горовецкий зарезался бритвой.

— Вот как. Бритвой, — повторил Лугин и рассмеялся внезапно.

Инженерный генерал с изумлением посмотрел на него.

— Бритвой, — повторял Лугин, отходя с поклонами, спиной, к дверям кабинета.

Он не заметил, как черноусый солдат накинул на него шубу.

— Пошел! — с бешенством крикнул он извозчику, прыгая в сани.

Так вот чем кончится его невероятная любовь, погоня за видением. Он желал, чтобы бесплотное совершенство стало совершенством во плоти, чтобы воплощенные видения заселили мир, вытеснили из него всю тьму и хаос, чтобы сверхъестественное стало естественным. Он желал сочетания земного с неземным светом. Для одного того он и жил.

Но он проиграет свою ставку, — жизнь, как тот полковник, как толпы его предшественников, которым суждено было когда-нибудь и где-нибудь на земле поселяться в номере 27, в доме Штосса по Столярному переулку.

У всех людей с недоделанной жизнью, с недосозданными образами оказываются всегда их недовоплощенные видения тем же оборотнем, темным ночным старичком, беспощадно уничтожающим все. Такие люди гибнут, как художники, не осилившие трудного темного материала, чтобы просквозить, осветить его, — чтобы преобразить его в сверхъестественную гармонию.

Он полоснет себя бритвой по шее, и все. Лугин содрогнулся от короткого сухого рыдания.

Извозчик с круглой седой бородою, в ледяшках, с бледно-голубыми моргающими, замерзшими глазами, обернулся к нему.

— Пошел, пошел, — сразу оправился Лугин.

— И-и, барин, все пошел, да пошел, а куда, так не сказываешь.

— В Столярный переулок, — крикнул Лугин.

У ворота дома он отпустил извозчика.

«Дом Штосса, дом Штосса, — вспомнил он вдруг. — Чего же я мучаюсь, ведь это дом Штосса».

Штосс, Штосс, Штосс, стучало ему в виски, когда он миновал двор, когда вошел в свой подъезд. Квартира хозяина была площадкой выше, в третьем этаже.