Сам Федор сумел уснуть только под утро. Не успел он закрыть глаза, как кто-то бесцеремонно потряс его за плечо.
– Вставай, – послышался в рассветных сумерках голос Евдокии. – Хватит бока отлеживать.
Он встал, помотал головой, прогоняя сон, и, так окончательно и не проснувшись, вышел во двор. Уже чувствовалось скорое приближение осени, воздух был свеж и кристально-прозрачен, а вылитое на голову ведро ледяной воды не взбодрило, а едва не вышибло из тела дух.
Завтракал он в одиночестве. Евдокия ушла кормить скотину, но перед уходом поставила на стол узелок:
– Обед. Этот блаженный тебя точно не покормит.
Семен явился, как и обещал, в шесть утра, приехал на телеге, запряженной каурой лошадкой.
– Садись, – велел он и, едва Федор забрался в телегу, легонько хлестнул лошадку вожжами.
Лошадь всхрапнула и двинулась вперед резвой рысью.
На сей раз ехали не в сторону завода, и Федор только сейчас подумал, что города он так и не видел. Все как-то недосуг было. Чернокаменск уже проснулся, его жители спешили по своим делам, взрослые на работу, детишки гнали скотину на выпас. Открывались лавки и мастерские. Поднимая в воздух клубы пыли, катились по дороге повозки и телеги, заливались лаем собаки, кричали петухи. Своим укладом Чернокаменск не отличался от большой деревни, и лишь ближе к центру стало ясно, что это все-таки город. Сначала появились каменные дома, кое-где даже двухэтажные. Магазины и лавки сделались наряднее, а рабочий люд встречался заметно реже. Центр в отличие от рабочих окраин еще спал, а если и не спал, то только-только просыпался.
Улица, по которой они ехали, расширилась и выплеснулась на мощенную брусчаткой площадь. На площади стояли небольшая, но нарядная церковь, двухэтажное здание городской администрации, жандармерия и еще несколько домов, назначение которых Федору определить не удалось. Но, судя по унылым фасадам, ни один из них не принадлежал Кутасову.
– Чего башкой вертишь? – спросил Семен. – Нравится?
Федору не нравилось, но он на всякий случай кивнул, а Семен презрительно сплюнул:
– Ерунда! Как можно жить в этих каменных мешках? Тут же даже пахнет по-другому.
Они пересекли городскую площадь, свернули на одну из неприметных улиц. Семен снова стегнул лошадку. Та покосилась на него с почти человеческой обидой и потрусила чуть быстрее. А город через пару дворов снова начал превращаться в деревню со всеми присущими ей отличительными чертами. Очень скоро деревянные дома с подворьями уперлись в реку, а укатанная до каменной твердости дорога вильнула и зазмеилась, повторяя речное русло. Семен отпустил вожжи, заложил руки за голову, сказал с совершенно несвойственной ему сентиментальностью:
– Вот это я люблю! Вот где дышится полной грудью!
Федор был согласен с мастером, дышалось и в самом деле легко, наверное, из-за подступающего к самой реке соснового леса.
– Кутасов для своего дома выбрал правильное место. – Семен сунул в рот соломинку. – Что ему с его деньжищами в городе тесниться! Его усадьба у реки, вроде бы на отшибе, а на самом деле все близко. До города рукой подать, и до завода, если по прямой, вдоль реки, совсем недалеко. Умный мужик, что тут скажешь. – В голосе Семена послышалось уважение.
А дорога тем временем свернула на липовую аллею. Федор и не заметил, когда это девственный лес уступил место творению рук человеческих. Аллея вывела их к двухэтажному дому с ротондой. На мгновение у Федора возникло ощущение, что волей неведомых сил дом перенесся в эту глушь из Санкт-Петербурга или Москвы, так он был хорош. Белоснежные стены золотило утреннее солнце, и оно же отражалось во множестве окон.
– Красота! – вздохнул Семен и прижал широкую ладонь к сердцу. – Ведь может Август не только башенки свои бесполезные строить, но и настоящие дворцы.
А Федору хотелось увидеть именно башню. Вот только ничто не указывало на то, что на территории усадьбы есть башня. Семен поймал его недоуменный взгляд, остановил лошадку, спрыгнул на землю: