Это Александр Митрофанович обучит несколько поколений советских горных инженеров, станет ректором Московского горного института и создаст свою знаменитую научную школу.
Это академик Терпигорев, несмотря на возраст, тянул адский труд эксперта-горняка всю войну, с 1943-го по 1947-й год исполняя обязанности главного инженера и первого заместителя начальника Бюро по составлению генерального плана восстановления угольной промышленности Донбасса.
Наконец, это Терпигорев стал действительным членом Академии наук СССР по Отделению математических и естественных наук, лауреатом Сталинской премии, премии Президиума Академии Наук СССР, заслуженным деятелем науки и техники РСФСР, кавалером трех орденов Ленина, двух орденов Трудового Красного Знамени и множества других наград, патриархом и легендой советской горной науки.
Но, кстати, ордена он носить не любил, обычно ограничивался лауреатской медалью – своей Сталинской премией 1943 года «за многолетние выдающиеся работы в области науки и техники» он очень гордился. И ходил, как на картине К.М. Максимова «Портрет академика Терпигорева».
А Эрасси… Профессор Эрасси в маленькой аграрной Эстонии даже научные статьи писать прекратил. А вот если бы…
Только не бывает этого «если бы».
История обходится без черновиков, сразу набело пишет.
И не перешить.
Основатели
Как вы уже поняли, в первые годы существования академию преследовали большие проблемы.
Во-первых, как я уже много раз говорил, Московская горная академия создавалась в условиях разрухи, голода и Гражданской войны. И на эту самую войну студентов периодически мобилизовывали. После открытия Академии заявление на учебу подали около 4 тыс. человек, к занятиям приступили 600 студентов, но из-за призыва на военную службу и общей разрухи и голода количество студентов МГА вскоре снизилось до 200 человек, а к началу 1920 года их стало еще меньше.
Более того, как видно из этого документа, в условиях бардака Гражданской войны мобилизовать пытались даже преподавателей. Причем каких!
По закону преподаватели призыву не подлежали, но их постоянно мобилизовывали для отработки введенной в Москве трудовой повинности, в частности – на уборку снега с улиц. Даже самому ректору Артемьеву пришлось добывать в наркомате освобождение от совковой лопаты.
Многие преподаватели проживали в самом здании Горной академии, и, по многочисленным воспоминаниям, две вещи преследовали их в начале 1920-х – это холод и голод.
Выделяемого преподавателям пайка не хватало, студенты же просто голодали. Как вспоминал наш летописец Василий Емельянов, «студенческая стипендия состояла из денежной и продовольственной частей. На деньги, получаемые раз в месяц, можно было у частных торговок купить стакан семечек. Продовольственный паек состоял из муки и селедки. В это время в Москве открылись небольшие частные пекарни, где муку можно было обменять на хлеб. Сложился обменный эквивалент — за фунт муки пекари давали фунт хлеба».
Дело доходило до того, что 25 декабря 1919 года Организационная комиссия МГА объявила незапланированные каникулы с 28 декабря 1919 по 2 февраля 1920 года «ввиду продовольственного затруднения в Москве», для того, чтобы студенты и преподаватели «имели возможность съездить на родину и подкрепить свои силы и здоровье сравнительно лучшим питанием».
Студенты подрабатывали, преподаватели же выкручивались как умели. 25 апреля 1922 года начальник хозяйственного управления Т.И. Понамарев поставил перед правлением МГА вопрос «о сохранении травы в парке Академии» (ныне территория Парка Горького), для чего предложил запретить служащим и профессорам пасти в саду и во дворе МГА «коз и другой скот». Однако вскоре в Правление поступил встречный документ - коллективное заявление служащих и преподавателей (среди которых был и один из учредителей - Я.Я. Энслен) с просьбой не лишать преподавателей возможности держать коз и выделить им для выпаса непригодный для сенокоса участок парка.
Холод донимал не меньше голода. Как вспоминал один из преподавателей, Дмитрий Моцок: «Затем наступила суровая зима 1919/20 года. Центральный корпус только прогревал трубы, а геологический обледенел. В аудитории при +2° и ниже собирались замершие лектора и студенты, уцелевшие от мобилизации и кое-как вели работу».
В декабре 1921 года профессор Губкин на заседании Правления сообщил о том, что в металлургическом корпусе и, в частности, в его квартире замерзли водопроводные трубы.