Двинулись земли низы. Том 1. Двадцатые

Ректор

Но вернемся к приглашению Губкина в Московскую горную академию. Мы остановились на реплике Федоровского о том, что Губкина вряд ли заинтересует приглашение в Горную академию из-за его невероятной занятости.

Как мы уже знаем, все произошло «с точностью до наоборот» - Губкин не только стал сотрудником Академии, но и одним из самых активных профессоров, из-за чего и был выбран ректором после бегства Артемьева.

Федоровский не учел одного – уровня амбиций этого «нефтяника от сохи», великовозрастного Ильи Муромца.

В отличие от того же Артемьева, Губкин не собирался делать научную карьеру. Он собирался создавать геологию Советской России – и на меньшее не был согласен.

А потому ему была просто необходима своя научная школа, взращенные им ученики, преданные ему Персивали и Ланцелоты, которых он мог бы посылать в поисках нужного грааля во все концы Руси великой.

И потому ему была необходима Московская горная академия.

Но с этим возникла проблема.

Когда Губкин стал ректором Московской горной академии, перспективы у этого учебного заведения были самые незавидные. В самом прямом смысле – Академию собирались закрывать.

Через несколько лет, выступая на праздновании 10-летия МГА, ректор скажет: «Академии в течение ряда лет приходилось отстаивать и доказывать право на свое существование. В течение первых пяти лет Академия находилась в положении перманентно закрываемого учебного заведения. Нас закрывали все, кому не лень. В бесчисленных комиссиях, вплоть до Госплана, происходило обсуждение вопроса — существовать или не существовать Академии, быть или не быть ей в Москве. Мотивы, по которым предполагалось закрыть Академию, были чрезвычайно разнообразны <…> Академию закрывали потому, что ее помещение кому-то понравилось. Один раз тут хотели разместить тифозные бараки. Другой мотив был такой: закрыть Академию, так как металлургический факультет является недостаточно оборудованным. И противоположный аргумент: закрыть Академию, потому что в ней великолепно оборудована нефтяная специальность. Четвертый мотив: эвакуировать Академию из Москвы, по причине разгрузки столицы, то в Ленинград, то в Донбасс, то на Урал…».

Более того – Губкин пришел в Академию именно после одного из таких закрытий. Вот как об этом писал Федоровский:

«Осенью 20 года мне необходимо было уехать за границу. Академия переживала только что одно из привычных ей потрясений. Главпрофобр намерен был закрыть Академию как самостоятельное учреждение, влив ее в организуемое им новое объединение, в виде Политехникума из Межевого, Лесного Институтов и Горной Академии, несмотря на то, что это объединение было явно нежизненно. Территориально все эти три учреждения находились в разных местах Москвы, все-таки это была наиболее серьезная попытка ликвидировать Академию. Здесь большую роль сыграл уже организовавшийся к тому времени Союз Горнорабочих и Президиум ВСНХ, которые вступились и провалили проект, который был уже в Малом Совнаркоме.

Чувствуя, насколько положение непрочно, и уезжая в командировку за границу, мне при содействии тов. Сыромолотова, бывшего тогда Председателем Горного Совета, удалось созвать совещание крупнейших горных инженеров и деятелей горного дела, разъяснить им задачи Академии и создать из них Комитет содействия Академии, который в первую очередь взялся за проработку учебных программ и поддержку Академии во всех учреждениях. Некоторые из членов этой комиссии, например, Иван Михайлович Губкин остались работать постоянно».

Губкин вовсе не лукавил, говоря о постоянных угрозах закрытия Академии, но он умолчал о главной – стратегической - причине постоянных покушений на МГА.

А она была следующей.

Московская горная академия действительно была одним из первых вузов, открытых в Советской России.

Но далеко не единственным.

Выражаясь сегодняшним языком, открытие новых вузов было магистральным трендом первых лет Советской власти. Немного цифр: в 1914/15 учебном году Россия могла похвастаться 91 высшим учебным заведением, в которых училось 112 тысяч студентов.

За первые два года Советской власти, несмотря на голод, разруху и Гражданскую войну, было открыто множество вузов. В итоге, несмотря на потерю Польши, Финляндии, Прибалтики и других не самых дремучих частей Империи, количество вузов не сократилось, а изрядно выросло. В 1920 году число студентов в Советской России превысило 200 тысяч человек, а число вузов перевалило за две сотни.