Двинулись земли низы. Том 1. Двадцатые

22
18
20
22
24
26
28
30

Признаюсь честно – я очень люблю этого художника. Его картины на исторические сюжеты засмотрены мною до дыр. Знакомы с ними и мои постоянные читатели – эти работы украшают множество моих текстов про допетровскую Русь.

И мне кажется очень большой несправедливостью тот факт, что сегодня творчество Николая Неврева практически забыто, а имя это затерялась в «братской могиле» пресловутых «художников второго ряда».

Рано оставшийся сиротой купеческий сын Николай Неврев был из милости отдан в Мещанское училище. После его окончания юному клерку пришлось работать практически за еду, но, вопреки советам наставников, самомнение продолжало его одолевать. Больше всего на свете юноша любил рисовать, и упрямо не оставлял мечты о живописи.

Как отмечают все биографы, сравнительно поздно, на третьем десятке лет Николай Неврев все-таки смог поступить в Московское училище живописи и ваяния, где проучился пять лет.

Автопортрет.

Как это часто случалось с учившимися «на медные деньги», диплома он так и не получил – из-за нехватки средств Николаю Васильевичу пришлось бросить учебу, и он был выпущен в статусе «вольного художника».

Это сегодня у художника достаточно много возможностей заработать себе на хлеб насущный – от видеоигр до стикеров. А тогда едва ли не единственной возможностью не сдохнуть с голоду были портреты на заказ. Именно в качестве портретиста и начинал нищий «вольный художник», который вскоре стал одним из самых модных мастеров в Москве, эдаким Никасом Сафроновым того времени.

Успех объясняется просто – люди на его картинах живые. В этих лицах есть не только внешнее сходство, но и внутренний свет. Вершиной творчества художника в портретной живописи традиционно считается изображение М.И. Третьяковой, «как образец глубокого проникновения художника в личность, отображение не только внешнего сходства, но и раскрытия глубинного личностного содержания».

Но я вам покажу обычный, незнаменитый портрет Александры Ивановны Коншиной - одной из самых крупных московских меценаток, сумасшедшей кошатницы и вдовы серпуховского миллионера-фабриканта Ивана Коншина. Просто для того, чтобы вы оценили средний уровень его портретных работ.

Но ни Никаса Сафронова, ни Александра Шилова из Николая Неврева не получилось.

Выбравшись из нищеты, художник практически бросает работать на заказ, и начинает писать то, что хочет сам. А хотел он, как и многие его собратья по Товариществу передвижных художественных выставок, писать честный портрет страны, в которой жил. В советское время это называли «ярко реалистичные полотна с глубоким социальным протестом».

Приведу только одну картину из его «бытовой» серии: «Протодиакон, провозглашающий многолетие на купеческий именинах» 1866 года.

Эту пропитанную юмором картину из фондов «Третьяковки» можно рассматривать очень долго – и честно отрабатывающего на «халтурке» батюшку, и пьяненького хозяина в хипстерских клетчатых штанах, и наследника, под шумок жующего булку, и старательно подпевающих «безденежных донов»… Да что говорить – одно только изображение приблудной богомолки справа, прикармливаемой в доме «из милости», могло бы стать сюжетом отдельной картины.

Сразу вспоминается многократно вспоминаемый в этой книге Шмелев, "Лето Господне":

Ну-ну, отверзи уста, протодьякон, возблагодари… — ласково говорит преосвященный. — Вздохни немножко…

Василь-Василич чего-то машет, и вдруг садится на корточки! На лестнице запруда, в передней давка. Протодьякон в славе: голосом гасит лампы и выпирает стекла. Начинает из глубины, где сейчас у него блины, кажется мне, по голосу-ворчанью. Волосы его ходят под урчанье. Начинают дрожать лафитнички — мелким звоном. Дрожат хрустали на люстрах, дребезгом отвечают окна. Я смотрю, как на шее у протодьякона дрожит-набухает жила, как склонилась в сметане ложка… чувствую, как в груди у меня спирает и режет в ухе. Господи, упадет потолок сейчас!..

Преосвященному и всему освященному собору… и честному дому сему… — мно-га-я… ле… т-та-а-ааааааа!!!

Гукнуло-треснуло в рояле, погасла в углу перед образом лампадка!.. Падают ножи и вилки. Стукаются лафитнички. Василь-Василич взвизгивает, рыдая:

— Го-споди!..

От протодьякона жар и дым.