Пальцы, украшенные перстнями, коснулись синих граней, неспешно отсчитали шесть и легонько придвинули к себе. То, что было положено сверх обещанного, осталось нетронутым. А просьба — неуслышанной.
— Вот, возьми еще, — суетливо двигаясь, проситель выложил еще четыре упаковки, уже не так ровно выставив их на поверхности стола.
Огрехи расстановки были тут же исправлены — пальцы задумчиво огладили солидные упаковки, медленно, неторопливо выравнивая по линии. А затем решительно отодвинули от себя одну за другой. Ответ — отрицательный.
— У меня нет больше. Может, деньги? — В этих словах осталось только отчаяние. — У меня есть, вот! Я могу принести еще!
— Мы же не работорговцы, — с укором прозвучало в ответ.
И растрепанные купюры, собранные нелепым комом, замерли в руках на полпути к столу.
— Чего ты хочешь? Я на все согласен!
Сквозь растрепанную челку длинных волос горели упрямством глаза, и даже сутулость на миг обернулась силуэтом загнанного зверя. Пожалуй, он действительно был готов идти до конца.
— У нее действительно так хорошо с запятыми? — невольно заинтересовался я, вновь погладив отложенные было упаковки дорогого шоколада.
Намек был встречен яростной надеждой и словами, вырвавшимися из самого сердца:
— Она — моя запятая!
— Даже так?
— Прямо как «в казнить нельзя помиловать»! — решительно выдохнул Ян.
— Хм, — откинулся я на стул. — А она об этом знает?
— Ну-у. — Ярость на щеках сменилась румянцем смущения.
— Поня-атно, — глубокомысленно произнес я, присматриваясь к неожиданной идее. — Ладно, попробую помочь твоей беде.
— Ты вернешь ее за мою парту?! — с надеждой попросил Ян.
— Толку от этого? Она же не знает про твою сердечную пунктуацию.
— Только не смей ей говорить! — сжал он кулаки и насупился.
— Я и не буду, — покладисто заверил толстяка. — Но какая разница, насколько она близко, если смотрит не на тебя?