Жар ударил в лицо, я взмок.
– Понятно, чтобы галлий всегда был жидкий.
– Ага. Печи не нужны, только калориферы.
На полу в щелях между плитами посверкивают капли металла. На высокой площадке разместились пузатые, литров на триста, резервуары.
– Смотри, здеся пять чанов. Накидал в них галлий, к нам такой вот порошок идёт, и жди, пока расплавится, – сказал Корявый. – Вернёмся-ка в «дубарь», уж больно тут жарит.
Холера припрыгивал за нами, не вступая в разговор.
– Мы с Холерой обычно в «дубаре», обитаем, чего зря потеть, – Корявый взял со стеллажа картонную трубу; на такие наматывают разные плёнки.
– Смотри сюда, Доцент. Берём трубу, с одного конца пробку ввинчиваем, вот, деревянную. С прокладкой, само собой. Потом несём эту хреновину в пекло. Пошли-ка, сам увидишь.
Мы снова прошли через тамбур. Открытый конец трубы Корявый подставил под чан, покрутил вентиль – из штуцера заструился серебристый ручеёк.
– Во, трубу заполнили, только вертикально не ставь, может пробку выдавить. Кладём на тележку в наклон, вишь, тут приспособа имеется. Холера, помогай, чего стоишь? И везём в «дубарь». Поехали.
– А потом?
– Положено сутки постоять. И на станок, режем на чушки.
– Прямо с картоном?
– А чего, так проще шкурку снимать. Кувалдой выбил – и вот он, красавчик, – Корявый взял со стеллажа сверкающий цилиндр. – Держи.
– Ого!
– Двенадцать кэгэ, можешь не проверять. У нас их вместо гантелей берут.
– Да ладно, в руке-то растает.
– Не-а.
– Как это нет? Точка плавления тридцать градусов.
– А на спор? На беленькую?