Рай для грешников,

– Нет.

– Спиридон, твоя искренность начинает меня пугать. Вопрос. У эликсира высокая себестоимость?

– Нет.

Пробелы, сплошные пробелы. Пропущено что-то важное, мы тычемся, как слепые котята. И время-то против нас. В любую секунду может ворваться Уругвай, он непредсказуем. План, где может быть этот чёртов план?

Допрос продолжался, я отошёл от стола. Ратников не сможет расколоть Джокера по-доброму, начнёт пытать. А когда выпотрошит, пристрелит. В таких играх правила жестокие, на карту поставлено жуть сколько.

Была, была подсказка, да мимо прошла. Постой, как Белый тогда в Академии выспрашивал? «Что не так? Что удивило?»; «Трубы лиловые»; «Другой краски не было». Нет, это Пухлый так говорил… Другой краски… И где-то ещё… Где же, где? В сортире. Что в сортире? Стены. Что не так? Были зелёные, стали бурые. Другой краски не было? Неужели? А тогда зачем? Бурый, бурый. Что у нас бурое? Ах ты, блин, да ведь так проще кровушку замазать.

Я подкрался к Джокеру:

– А cортир у вас всё на том же месте?

Зрачки его на миг – лишь на миг – дрогнули.

– Ты чего, Доцент? Уже обоссался?

Белый, наблюдавший за шкалой полиграфа, изумлённо вскинул брови.

– Бурые стены – это вы зря, Джокер, – я выжидательно замолк.

– Шустрый не по годам, – процедил он сквозь зубы. – Но зря ты раскололся. У нас длинные руки.

– Какие уж теперь церемонии, финита ля комедия, – я повернулся к Белому. – Я отойду, ненадолго.