— Надо же, художник… — в голосе Анюты послышалось неподдельное уважение. — Художники — существа редкие. То-то я сразу почувствовала в тебе что-то особенное. А кто, кстати, ещё сегодня интересовался чем ты зарабатываешь на жизнь? Уж не это ли твоя девушка… Зоя, да?
— Она самая, — усмехнулся Егор. — Только она не моя девушка. Могла стать моей, если бы кое-кто — не будем показывать пальцем — не вмешался.
— Ну извини, погорячилась. Просто мне показалось, что она тебе не подходит.
— Не подходит для чего? — откровенно развеселился Егор.
— Для совместной жизни.
— Ну ты даёшь! Да откуда ты взяла, что я собираюсь с ней совместно жить?
— Как это «откуда»? Она же к тебе в дом пошла. И легла в твою постель. Если это не совместная жизнь, то я тогда не знаю…
— А вот подглядывать нехорошо. Особенно в такие минуты. То есть совсем нехорошо.
— Я не подглядывала, — вздохнула Анюта. — Я просто догадалась.
— Ладно, — пообещал Егор, притормаживая (они как раз подъехали к дому), — мы ещё с тобой поговорим на эту тему, а то я гляжу… О! А это ещё кто?
У ворот Егорова дома стоял человек с большой дорожной сумкой через плечо и нажимал на звонок.
Глава четырнадцатая
На звук двигателя и шум колёс по гравию человек обернулся, отняв руку от звонка.
На юге ночь наступает быстро, и хотя солнце зашло сравнительно недавно, черты лица стоявшего перед воротами человека были уже неразличимы в стремительно сгущавшихся сумерках.
— Здравствуйте, — Егор вышел из машины и направился к незнакомцу. — Вы случайно не меня ищете?
— Если вы Хорунжий Егор Петрович, то вас. — серьёзно ответил мужчина.
Лет пятидесяти с небольшим, среднего роста, с ничем не примечательным кругловатым лицом, одетый в простенькую серую пару и с дорожной сумкой через плечо, он производил впечатление обычного среднего советского человека, то есть, бывшего советского человека, трудяги, так и не нашедшего себе места в круто изменившемся мире, но не особенно, впрочем, об этом сожалеющего. Такие, когда вокруг них рушатся устои, не спиваются, не опускаются на дно общества и не заканчивают жизнь самоубийством (для этого у них маловато воображения), им также не удаётся стать и хозяевами новых обстоятельств — опять же из-за недостаточно развитого воображения и полного отсутствия авантюрной жилки в характере и судьбе. Они просто берутся за любую подвернувшуюся им работу и делают её так, как привыкли — аккуратно и старательно…
Все эти мысли успели посетить Егора Хорунжего буквально в течение одной секунды, пока он разглядывал лицо этого человека, и за это время Егор успел ещё и удивиться тому, что подобные мысли его вообще посетили — обычно, если он и давал человеку какую бы то ни было оценку, то лишь после знакомства с ним, но никак не до.
— Да, — сказал он и протянул руку, — Егор Петрович Хорунжий — это я.
— Пахалюк, — представился незнакомец, пожимая Егору руку, — Любомир Владимирович.
ebooksa