Вот так Веттели и узнал, кто его сосед. Присмотрелся повнимательнее — и верно, Уилберфорс Дампти, собственной персоной, кругленький, низенький, лысенький, но безусловно человекообразный. Привидится же, однако!
А неугомонная фея, не дав опомниться, уже влекла его дальше, куда-то вбок и вниз, через перекрытия этажа, не считаясь с законами тяготения…
— Вот! — она обвела новое помещение руками с такой гордостью, будто именно ими оно и было создано. — Привела тебя посмотреть, как живут настоящие поэты! Да! Так они живут, хотя сами об этом даже не подозревают!
Хорошо, конечно, что не подозревают. Потому что человеку в такой обстановке нелегко сохранить душевное здоровье. Должно быть,
Несмотря на второй этаж и холодную осень, всё окно комнаты Огастеса Гаффина густо заплели побеги цветущего шиповника, старательно благоухающего ландышем. На грубой каменной стене были в художественном беспорядке развешаны зелёные кенкеты, рыцарские доспехи и средневековое оружие с лезвиями, обагрёнными свежей кровью, она капала на пол и ручейками затекала под самый что ни на есть банальный платяной шкаф. На шкафу сидела диковинная птица и чистила клювик. Полом служила мокрая и грязная булыжная мостовая, покрытая ковром из растоптанных роз. Из-под кровати торчала бледная рука с узким запястьем и голубоватыми ногтями — кажется, там был спрятан труп. С потолка свешивалось множество тонких золотистых нитей, они дрожали от каждого дуновения воздуха — действительно красивое зрелище. Между ними порхали очаровательные разноцветные дракончики, каждый размером не крупнее шмеля. В углу обречённо пылилась огромная арфа, меж порванных струн водились пауки. Вместо обычной печи разверзла пасть огромная паровозная топка, в ней бушевало трудолюбивое пламя. За приоткрытой дверью ванной комнаты простиралась безбрежная морская гладь, и в её изумрудных водах играли нереиды, так что Веттели невольно порадовался собственному артишоку: оказывается, бывает и хуже, оказывается, ему ещё повезло!
…Однако, не всем этим чудесам было суждено потрясти воображение незваного гостя, уже успевшего осознать иллюзорность большей их части. Нет, его потрясло другое!
На застеленном розовым шёлком и малиновым бархатом ложе в расслабленной позе престарелой кокетки полулежал, утонув в подушках, хозяин безумной комнаты, облачённый в белоснежный хитон… нет на самом деле, это был обычный домашний халат, кажется, полосатый, но притворялся он именно хитоном и именно белоснежным.
Тонкое лицо поэта было как никогда одухотворенным и прекрасным, из бездонных глаз по бледным щекам стекали слезинки, он промокал их кружевным платочком с затейливой монограммой (вроде бы, самым настоящим, не призрачным и не притворным) и тихо, сострадательно всхлипывал. Поэт был углублён в чтение.
Книгу он красиво, чуть на отлёте, держал перед собой, так что посторонние имели прекрасную возможность разглядеть её обложку, чем Веттели и воспользовался, чисто машинально, без всякой задней мысли.
И тут же об этом пожалел, потому что снова чуть не испортил дело. Главное, на этот раз непрошеных визитёров легко могли заметить, ведь в жилах Огастеса Гаффина тоже текла малая толика старшей крови. Вряд ли это улучшило бы их отношения, и без того более чем натянутые.
…Кто бы знал, какого труда стоило Веттели удержаться от клокочущего в душе и рвущегося наружу смеха! Кто бы мог подумать: Огастес Гаффин, выпускник чопорного Феллфорда, изысканнейший молодой человек, великолепный знаток и ценитель изящной словесности, — и вдруг…
Короче говоря, Веттели была хорошо знакома книга, до слёз растрогавшая гринторпского поэта. Не он один над ней плакал. С ним вместе — как минимум половина населения Гринторпа, а сколько ещё домохозяек, белошвеек, буфетчиц, торговок и маникюрш по всей стране — об этом можно было только гадать.
Роман назывался «Разбитое сердце бедняжки Шарлотты», продавался по восемь пенсов за том (всего их, кажется, было три), и обложку его украшала умопомрачительная роза, скорбно склонившаяся над могильным камнем.
Достаточно глубокое представление о содержании данного литературного шедевра Веттели получил вопреки собственной воле. Это было любимое чтение миссис Феппс, причём особенно душещипательные места она частенько зачитывала вслух, и Веттели стоило изрядных нервов вежливо выслушивать эту сентиментальную белиберду, воздерживаясь от рвущихся с языка ехидных комментариев. Кто бы мог подумать, что между утонченным эстетом Гаффином и простой деревенской женщиной неожиданно найдётся что-то общее?
— Бессовестный, как тебе не стыдно?! — сердито раздалось в голове. — Я зачем тебя сюда привела? Чтобы ты восхищался созидательной силой его таланта и романтической обстановкой, а не высмеивал его милые маленькие слабости!
— Я восхищаюсь, — поспешно заверил Веттели, хотя обстановка казалась ему не столько романтической, сколько шизофренической. Впрочем, в этом прямой вины Гаффина как раз не было, так себя проявляла загадочная и непостижимая
А Веттели и в самом деле стало немного стыдно: без приглашения влез в чужую жизнь, подсмотрел, да ещё и высмеял не предназначенное для чужих глаз… Разве можно назвать такое поведение достойным? И когда Гвиневра предложила: «А хочешь, заглянем ещё к кому-нибудь? Да хоть твою женщину навестим», — он отказался наотрез. Кто он такой, чтобы лишать Эмили её тайн?
— Лучше пойдём, погуляем. Мне уже пора узнать, как наша школа выглядит снаружи. Зря я, что ли, заворачивался в одеяло?
Странно, но снаружи школа выглядела одинаково, с какой стороны ни смотри. Только и разницы, что волки на фасаде злобно лязгали каменными челюстями, стараясь цапнуть проходящих мимо, а кабан над входом не просто держал во рту сигару, но и дымил ею с видимым удовольствием. Но такие мелочи Веттели уже не могли удивить — привык.
— Пока не стемнело, сходим к холмам, понаблюдаем за их жителями, — по-хозяйски, тоном заправского гида, распорядилась Гвиневра. — А потом успеем заглянуть в лес, зимой там не темнеет никогда.
ebooksa