Это была вторая эпидемия краснухи, которую Веттели пришлось пережить на своём веку. Ту, первую, он вспоминал с большой нежностью: что стоит лёгкое недомогание по сравнению с возможностью, вместо давно опостылевших занятий, праздно валяться в постели с любимой книжкой? Веттели всегда учился прекрасно, но уроки пропускать обожал. Иногда он задавался вопросом: если школьные будни так тяготят даже лучших учеников — что же должны чувствовать отстающие? Или, хотя бы, те, кто добивается успехов тяжким трудом, а не потому, что добрые боги ниспослали им особо приспособленные к наукам мозги? Как они вообще это выносят?
Теперь он сменил ученическую скамью на учительскую кафедру, но отношение к школе осталось прежним, поэтому новая эпидемия обещала стать для него событием не менее, а может быть, и более приятным. Он был так благодарен Агате и Эмили, что не поленился сбегать в деревню, купить в кондитерской лавке самых лучших пирожных, дорогого кофе, ещё какой-то снеди, показавшейся ему подходящей к случаю, и устроить нечто вроде званого обеда в миниатюре.
— Ты ведёшь себя так, будто мы специально ради тебя старались! — смеялась мисс Брэннстоун, помешивая кофе личной серебряной ложечкой. Хозяйство лорда Анстетта было таким скудным, что гостям приходилось являться с собственной посудой.
— Неважно, ради кого, важен результат! — по-детски радовался Веттели. — Спасительницы! Избавительницы! Семь дней свободы, целых семь дней!
— Да-а! — глубокомысленно протянула ведьма. — Любишь же ты свою работу, мой милый!
— А что же ты не приглашаешь Инджерсолла и Саргасса? Они ведь тоже ратовали за отмену занятий? — ехидно поддела Эмили.
— Ну их к добрым богам! — поморщился Веттели. — Они подавляют меня своим авторитетом.
Мисс Фессенден сделала страшное лицо.
— А-а! Так значит, мы с Агатой для тебя не авторитет?
— Вы для меня больше чем авторитет! — заверил он, не задумываясь. — Вы для меня — смысл жизни! — и вспомнил, — надо бы ещё Гвиневру пригласить, только не знаю, как.
— Чтобы пригласить кого-то из фейри, надо позвать его по имени, — заметила мисс Брэннстоун между прочим, кажется, тема её не особенно занимала. — Я имею в виду,
— Но я её подлинного имени не знаю, Гвиневрой она зовётся только на людях.
— Значит, остаётся лишь ждать, пока не явится сама.
…Веттели ждал целый день, всю ночь, ещё день. Гвиневра не появлялась. Он не видел её со дня их памятной экскурсии на
В голову полезли нехорошие, тревожные мысли: про обитателей холмов, с которыми фея явно не в ладах, про «мелкий лесной сброд», который тоже вряд ли в восторге от её бесцеремонного поведения… Уж не вышла ли бедной Гвиневре их прогулка боком? Не навредил ли ей кто, не попала ли в беду, жива ли?
Он пошел в парк по заснеженной аллее, ещё хранящей отпечатки его собственных следов, оставленных
Тогда он не выдержал и закрыл глаза. Он не знал, что нужно делать и как, и чем это для него закончится. Он даже не задумывался об этом, просто мучительно, до боли захотел оказаться на
Не было огоньков — оно и понятно, до заката оставалось несколько часов. Но и без них было очевидно: это самая настоящая
— Эй! — крикнул Веттели громко, чтобы лесной народец его хорошо расслышал. — Я уйду! Но не раньше, чем вы ответите мне, куда подевалась фея, что на людях зовётся Гвиневрой! А не захотите сказать — наберу хворосту, разведу дымный костёр, буду напиваться дешёвым виски, орать на весь лес строевые песни и бить пустые бутылки о стволы вековых дубов! Так и знайте, господа! — для полноты картины следовало бы ещё добавить «и мочиться на нетронутый снег», но он постеснялся.
К счастью, лесные обитатели и без того сочли угрозу ужасной, ответ последовал незамедлительно. Сотни голосков звучали, звенели со всех сторон: