Боготворец работает, и под его мозолистыми руками бог обретает форму, абстрактную, как любая религия. Он растет из почвы, он больше любого другого бога, появлявшегося на Центральной, и его вибрации, его могущество ощущает вся цифровселенная.
– Здрасте-здрасте-здрасте, – сказал полицейский. – Ну, что у нас тут?
Все фразы устаревших протоколов давно умерших писателей-нарративистов похожи. По-настоящему разумная полиция никому не нужна – и вынуждена мириться с грубой механикой, которая почему-то успокаивает людей. Огоньки полицейского мигали. Пластиковый живот вместо урчания выдал тихую сирену.
– Старина, здесь такое строить нельзя, – объяснил полицейский бот. – Боевая техника в городе-станции… – И он продекламировал длинную цепочку цифр, которые никому ничего не говорили, даже ему самому.
– Не понимаю, чего ты хочешь добиться, – сказала Мириам. Между ботами и зеваками завязался спор. Пахло ладаном. На-нахи плясали и все громче били в барабан. Робопоп, выходя из притворного транса, подошел к Мириам, лицо его изображало незлобивость.
– Мириам, – поздоровался он вежливо. – Борис.
– Я уверен, она здесь не просто так, – Борис машинально кивнул робопопу. – Я уверен, что Иные ее впустили. Я уверен, что это связано с детьми. Не знаю, Мириам. Я уверен, что Иные использовали меня, когда я работал в родильных лабах. Я уверен, что они меняли коды, меняли зародыши, ради каких-то своих целей. И я уверен, что Кармель им нужна.
Одна из самых длинных его речей. Мириам спросила:
– Для чего?
– Чтобы активировать новые секвенции, – Борис запнулся. – Дети – они не совсем…
– Люди?
– Да.
– Что такое человек? – спросила Мириам угрожающе. – Борис, это же
– Мириам…
– Нет, – вспыхнула она. – Оставь этот тон, Борис. Не со мной.
Робопоп глядел в пространство между ними и тактично отступал. Диспут между ботами и зеваками разгорелся не на шутку. Древний Элиезер, забыв обо всем, длил песнопения и творил бога.
Кармель падала в черный кубоид.
Она проснулась, хватая ртом воздух, и уже решила, что вернулась в комнатку на Центральной, что наркотик выдохся.
Но ничто вокруг не напоминало Центральную.
На миг она запаниковала.