Номад

Всё, что я могла, – это промолчать, тупо разглядывая танцующую неоновую девушку из рекламы стрип-клуба. «Зависнуть» на языке Хвона означало совместное подключение к «Невесомости» – новинке на рынке нативных игр, когда ты просто паришь в пространстве без света, звука и гравитации. Тот ещё наркотик. Говорят, если играть в «Невесомость» несколько суток подряд, можно увидеть свои прошлые жизни или будущее, или ещё чёрт знает что. Но мне совсем не хотелось проверять это, ведь пока ты «зависаешь», тело продолжает функционировать. Да, vr-костюмы хорошо впитывают продукты жизнедеятельности, и всё же ходить под себя несколько суток – удовольствие сомнительное. Мой рекорд в «Невесомости» составлял пять с половиной часов, и это было слабовато, по мнению друзей.

– Ладно, всё понятно, Лин-ян, – ответил Хвон. – Если зверюга отпустит пораньше, мы будем где обычно.

«Где обычно» было vr-клубом «7/11», круглые сутки впускающим в двери сотни гиков вроде нас.

– Не буду обещать, Хвон, – ответила я, наблюдая, как антигравитационный лайнер снижается над зданием «Чхонджу Геймз». Я бы очень хотела присоединиться, но господин директор вполне мог задержать меня до позднего вечера. Или даже до утра.

А вот и он сам. Йен Сэджик ждал меня на стыковочной площадке: невысокий молодой человек в деловом костюме – ничем не примечательный, на первый взгляд; таких миллионы в Нова Соуле, как среди потребителей, так и среди производителей. И только мелочи могли выдать в нем директора крупнейшей корпорации на всём континенте: золотые запонки, джойкегури последнего поколения, гордо лежащий в руках, но главное крылось во взгляде – властном, холодном и в то же время пылающем страстью к своей работе. Таким был Йен Сэджик, которого я знала и почитала, словно божество.

– Опоздала на одну минуту, – процедил он, подавая мне руку.

– Сегодня такой день, что никто со мной не здоровается? – риторически спросила я, но тут уже переключилась на деловую волну. – Кто-нибудь уже смотрел её?

– Ты будешь первой.

– О да, – ухмыльнулась я. Нет ничего слаще в этом мире, чем тестировать игру, в которую не входил никто, кроме создателя.

Мы прошагали в светлое здание корпорации. Зелени здесь было больше, чем где-либо ещё в Нова Соуле, поэтому воздух был чистым и свежим.

– Прежде чем ты увидишь геймпад, я хочу узнать у тебя кое-что. – Изящным движением цепких пальцев Сэджик придержал меня за манжету блузки. – Как давно ты производила замену порта?

Вопрос удивил меня.

– Год назад, а в чём дело?

В шестнадцать я оказалась в группе добровольцев, которым имплантировали первые экспериментальные порты. Я ожидала чего угодно: от гепатита до полиорганной недостаточности, но единственный минус этих портов состоял в том, что не со всеми играми удавалось достичь полного слияния. И когда год назад на свой день рождения я, наконец, поменяла чип на универсальный, радости моей не было предела.

Сэджик нахмурился.

– Возможно, после этого случая придётся. У нас есть подозрения, что джойкегури инфицирован…

Дальше я уже не слушала. Бодро прошагав в лабораторию, я, наконец, увидела то, из-за чего было столько шума. Геймпад лежал под ультрафиолетовой лампой, а над ним, склонившись, стояли разработчики и учёные.

– Позвольте взглянуть, – произнесла я, и мужчины расступились. Я никогда не стремилась к тому, чтобы быть лидером или примером для подражания. Просто моя страсть к работе, а именно к тестированию новых, зачастую даже самых странных нативных игр, снискала мне авторитет среди коллег.

– Лин-сонбэ, – украдкой поприветствовала меня младший ассистент Мэй. Она ходила за мной хвостиком и иногда очень надоедала, но я делала скидку на то, что ей всего восемнадцать. Мэй пришла в «Чхонджу Геймз» почти в том же возрасте, что и я, вот только я не создавала себе кумиров. До нас нативными играми всерьёз не занимался никто. Это был экспериментальный продукт, неожиданно имевший колоссальный успех во всем мире. И из первооткрывателей мы превратились в богов. Ну, почти.

– Взгляните на эти бляшки, Лин, – произнёс Ван, указывая на тело джойкегури.