Все записи были аккуратно впечатаны. Фрэнни отчетливо разглядела последнюю дату. 27 августа. Меньше месяца назад.
Лифтер постучал по нему указательным пальцем, ноготь на нем был темно-синим, видимо от недавнего удара молотком.
– Проверяли, видите?
Она кивнула.
– Это невозможно. Двери не могут открыться. До тех пор, пока не подойдет кабина.
Он вставил ключ в небольшой ящик на стене и, повернув его, открыл металлическую дверцу. Под ней оказались ряды переключателей и мигающих огоньков. Один оранжевый огонек не мигал, и он некоторое время смотрел на него, потом несколько раз нажал кнопку и заколебался. Затем он нажал еще две кнопки, после чего зазвенел звонок. Нажав еще одну, он остановил его.
– Придется остановить всю систему, – сообщил он. – Это не очень-то им понравится. – Лифтер потянул рычаг, при этом раздался громкий лязг. Все лампочки перестали мигать и загорелись ровным светом.
Он встал на колени, вставил длинный инструмент в крошечное отверстие в нижней части одной из дверей лифта и резко повернул. Повторив процедуру с таким же отверстием наверху, а потом с отверстиями в другой двери, он медленно всунул пальцы в щель и начал раздвигать двери. Они разъехались в стороны настолько, чтобы можно было просунуть голову.
Он жестом приказал Фрэнни оставаться на месте и, взяв фонарик, наклонился внутрь и направил его вниз.
– О боже… – Он отшатнулся и закашлялся. Бессмысленным взором он скользнул по Фрэнни, потом глаза его разъехались в разные стороны, губы задрожали; фонарь выпал из ослабевших пальцев. Он кинулся к ведру, упал на колени, и его стошнило.
Фрэнни подобрала горящий фонарик и шагнула к проему дверей, до ужаса боясь того, что ей предстояло увидеть. Пятнышко света от фонаря двигалось вниз по дальней стенке шахты.
Когда оно достигло дна, она увидела пыль, сбившуюся в клубки, сигаретные окурки, ключи, пакет из-под молока, детскую погремушку. В шахте стоял отвратительный запах экскрементов. Она почувствовала теснение в груди, когда луч высветил ткань в тонкую светлую полоску, а под ней что-то бесформенное. Блестящий кожаный мокасин с красной и зеленой ленточками поперек и золотой пряжкой. Сердце ее неровно колотилось. Свет выхватил из темноты какое-то бледное пятно. Это было лицо Себа с широко открытыми глазами, как будто они пытались выскочить из орбит; на мгновение Фрэнни даже показалось, что с ним все в порядке, он жив, только в шоке.
До тех пор, пока не осознала, что тело лежит на животе, а голова повернута на сто восемьдесят градусов, и не увидела торчащий из шеи белый обломок кости. Потом она разглядела густую красно-оранжевую массу, размазанную по волосам и валиком лежавшую за ушами. Фрэнни жалобно заскулила. Из спины на несколько дюймов торчало нечто похожее на пронзившую его кривую палку; остро заточенная, она проколола пиджак точно посередине, между лопаток. Кость, догадалась она, одно из ребер.
Фрэнни судорожно глотнула воздух и попятилась на нетвердых ногах, желудок забурлил, в мозгу, словно проявляющаяся фотография, возникало белое лицо Себа. Она вжалась в стену. Один за другим раздавались звонки: отчаянные, тревожные, сверлящие тишину сигналы. Она тяжело дышала, охваченная ужасом, уставившись в черную полоску между дверями, словно ожидая, что Себ в любой момент может вылезти из ямы.
Фрэнни повернула голову. Лифтер набирал номер на телефоне, висевшем на стене. От запаха его рвоты желудок Фрэнни сдавил спазм; она повернулась и бросилась вверх по ступенькам в вестибюль. Здесь тоже пронзительно звенел аварийный сигнал, и швейцар в своей роскошной униформе, украшенной галунами, с тревогой на лице прошел мимо нее к двери в подвал.
На подгибающихся ногах она пробежала по мраморному полу, выскочила через вращающуюся дверь навстречу порыву завывающего ветра и упала на тиковую скамейку, все еще держа в руке фонарик. Фрэнни выключила его, потом включила. Выключила и снова включила, чувствуя, как резиновая кнопка прогибается и щелкает под ее пальцами.
Она посмотрела на струю фонтана, которую сдувал беспощадный ветер. Хлопая крыльями, рядом приземлился голубь, выжидательно уставившись на нее, но она видела только серое пятно на асфальте. Люди еще обедали. Издалека до нее доносились стук ножей и вилок, смех и болтовня. Они вместе с Себастьяном должны были сейчас сидеть в ресторане, обсуждая способы выжить. Фрэнни уткнулась лицом в ладони, зажала пальцами уши, отгородившись от приближающегося свиста сирены, рассекающего воздух, и беззвучно тряслась от горя. И от ужаса.
Она с благодарностью отхлебнула горячий сладкий чай и осторожно поставила чашку на пробковую подставку на большом обеденном столе красного дерева, блестевшем, словно ледяной каток. С противоположной стены на нее с портрета смотрел мужчина в горностаевой шубе, с цепью шерифа на шее, имеющий фамильное сходство с Себом – те же крупные черты лица, но без дружелюбия Себа.
Она повернулась к полицейскому – сидящему напротив нее констеблю Бойлу. Рядом с ним на столе лежал блокнот. Бойл спокойно сидел в кресле, расправив широкие плечи. В тридцать с лишним лет его лицо сохранило детскую пухлость: глаза в форме полумесяца и толстые мягкие губы. Однако манеры его были жесткими, как у человека опытного, умудренного законом улицы. Он источал атмосферу легкой грусти, как бы сожалея о том, что в человеческой жизни существуют вещи, изменить которые выше его сил.
Время от времени он улыбался ей, и каждый раз это проявление доброты и сочувствия вызывало у Фрэнни новый поток слез, она шмыгала носом, моргала и продолжала свой рассказ, дюйм за дюймом продвигаясь вперед, иногда возвращаясь, десяток раз прокручивая в памяти каждый шаг и добавляя новые детали.