– Могу себе представить, какими вы тогда были… Вы занимались куклами, а Томас – своими изобретениями.
Приподняв подбородок, Люсиль опустила веки. На лице у нее появилось отсутствующее выражение.
– Когда мы были детьми, нам не разрешалось приходить сюда. Мы были практически заперты в детской. В мезонине, – было видно, что сейчас она находится именно там и видит вещи, недоступные Эдит. Женщина поняла, что Люсиль надежно хранит эти драгоценные воспоминания и не хочет ими делиться. А ведь Эдит представляла, как вместе с Люсиль они будут смеяться над приключениями шаловливого мальчика Томаса, укрепляя этим семейные узы. Но пока Люсиль охраняла свои воспоминания так же твердо, как и ключи от Дома, и Эдит чувствовала себя исключенной из их внутреннего круга.
– Этот рояль мать привезла из Лейпцига, – продолжила Люсиль. – Иногда она на нем играла. Мы слышали игру в детской. – Женщина с трудом сглотнула. – Так мы узнавали, что она вернулась домой.
Как это печально звучит. Разве мать не должна бросаться к своим детям с широко раскрытыми объятьями? А может быть, музицирование было тайным способом, которым она сообщала о своем возвращении, чем-то вроде тайного сигнала? Игра ее собственной мамы тоже была сигналом: не бойся, я с тобой.
В этот момент Эдит ощутила теплоту по отношению к Люсиль. Конечно, она будет считать Томаса своей собственностью. Для Люсиль отойти в сторону, должно быть, было трудно. Эдит подумала, что ждет от нее слишком многого и слишком быстро.
Люсиль показала ей большой портрет неулыбчивой пожилой женщины с истонченной кожей, обтягивающей кости узкого, напоминающего череп лица. У нее были самые холодные глаза, которые Эдит доводилось видеть в своей жизни, а губы были вытянуты в упрямую, злую полоску. Казалось, что Люсиль покачнулась, когда они разглядывали этот портрет, но сумела взять себя в руки.
– Моя мать, – пояснила она.
Эдит испытала шок. Женщина походила скорее на бабку или тетку – старую деву. Томас рассказал ей, что их мать умерла, когда ему было около двенадцати, то есть почти столько же, сколько было Эдит, когда умерла ее мама.
А ее мама была молодой и красивой.
Пока не пришла черная холера. Я знаю, как она выглядит теперь. Я ее видела. И прошлой ночью я тоже кое-что видела.
Ну вот. Она это сказала. Согласилась с этим. И опустила завесу на свое приключение.
– Он выглядит… – начала Эдит и замолчала, не зная, что сказать.
– Ужасно? – с горечью подсказала ей Люсиль. – Да. У портрета идеальное сходство с натурой.
Эдит подошла к портрету и прочитала на маленькой бронзовой табличке, прикрепленной к раме: Леди Беатрис Шарп. Потом она заметила громадное рубиновое кольцо на безымянном пальце ее иссохшей левой руки. Это было обручальное кольцо, которое Томас преподнес ей. Оно и сейчас украшало руку Эдит. Женщина посмотрела на него. Да. Кольца абсолютно идентичны. Почему-то это выбило ее из колеи.
– Томас хотел снять этот портрет. Но я была против, – пояснила Люсиль. – Мне хочется верить, что она наблюдает за нами с небес. И я не хочу, чтобы она хоть что-то пропустила.
Это что, такая шутка? Люсиль улыбнулась портрету так, как будто между ней и женщиной ужасного вида была какая-то общая тайна.
– Мне кажется, что это будет моя любимая комната во всем доме, – сказала Эдит потому, что это была правда, и потому, что она хотела сменить тему разговора.
– Моя тоже, – Люсиль быстро улыбнулась, и эта улыбка была теплее, чем та, которой она одарила портрет своей матери. – Я прочитала здесь все книги. Особенно по энтомологии[24].
– Насекомые… – вставила Эдит.
ebooksa