– О чем ты?
– Дай договорить. Жизнь у меня сложилась, не так ли?
Это еще что за намек?
– Что ты хочешь сказать?
– Хочу сказать – я завязал. Клянусь могилой матери. Я больше этим не занимаюсь. Оружие, наркота… шмотки, спирт, сигареты… игрушки с фактурами. Все. Не хочу, чтобы меня связывали с прошлым веком. Пуповина порвана. Я через это прошел. А тут являешься ты и начинаешь задавать вопросы: что, дескать, случилось с тем и с этим девять лет назад. О Матсе Эмануэльссоне. А я не хочу вспоминать. Неужели трудно понять? Не хочу ворошить прошлое, и точка. Не хочу иметь дела с этим дерьмом.
– А придется… – отрезал Тедди. – У тебя нет выбора.
Глаза, глаза… что же еще? Кроме страха?
– А тебе-то что? Сначала расскажи, почему тебя колышет вся эта история.
Тедди теперь сжимал дробовик в обеих руках – правая устала до дрожи.
Он постарался быть кратким. Сын Матса Эмануэльссона подозревается в убийстве человека, которого пока не удалось опознать. Его самого обстреляли, когда он навестил в больнице свою знакомую.
Он не сводил глаз с Кума. Он был прав: не только страх.
Тедди, пока рассказывал, отошел и сел в кресло, ружье опер о подлокотник, но ни не секунду не терял прицел.
Бывший крестный отец. Голый, в постели.
Женщина на полу перестала всхлипывать.
Мазер не шевелился. Сидел, слушал и не шевелился.
– Надеюсь, ты понял, – Тедди перевел дух. – Только не вали на Ивана. Ивана нет в живых, и он ничего не расскажет.
Кум подтянул одеяло.
– У меня есть деловое предложение.
– Не считай меня за лоха.
– Нет-нет… я серьезно. Ты спалил мои машины, ты изуродовал мой джип… ладно, я расскажу, что знаю. Но при одном условии – ты оплатишь, что сжег. Страховка отказала. Говорят – форс-мажор.