Талтос

– А я и не ожидала какого-то особого приглашения ни от кого, – откликнулась Мэри-Джейн. – Но этот дом просто великолепен! Взгляни хотя бы на картины на стенах!

Мона не могла не испытать гордость за то, как талантливо Майкл освежил каждую картину, и неожиданно ей пришла в голову мысль, которая посещала ее более пятидесяти миллионов раз на последней неделе: когда-нибудь этот дом будет принадлежать ей. Кажется, это уже свершилось. Но она не должна думать так теперь, когда Роуан пришла в себя. Будет ли Роуан действительно по-настоящему здорова? В памяти промелькнуло воспоминание: Роуан в гладком шелковом черном костюме, сидящая здесь, с прямыми черными бровями и большими, строгими, словно полированными серыми глазами.

То, что Майкл был отцом ее ребенка, что она была беременна этим ребенком, что это связывало ее с ними обоими, внезапно показалось ей неприятным.

Мэри-Джейн приподняла одну из портьер в столовой.

– Кружево, – произнесла она шепотом. – Тончайшее, не так ли? Все здесь самого великолепного качества.

– Да, полагаю, это так, – кивнула Мона.

– И ты тоже, – сказала Мэри-Джейн, – ты выглядишь словно сказочная принцесса, вся в кружевах. Подожди, ведь мы обе одеты в кружево. Я просто его обожаю.

– Спасибо, – ответила Мона, слегка возбужденная. – Но как может столь красивая девушка, как ты, замечать такую, как я?

– Не сходи с ума, – ответила Мэри-Джейн, проносясь мимо нее в кухню. Она изящно покачивала бедрами и звонко постукивала высокими каблуками. – Ты просто блистательная девушка. А я – хорошенькая. Я знаю, что это именно так. Но мне нравится смотреть на других красивых девушек, и всегда нравилось.

Они сели вместе за стеклянный столик. Мэри-Джейн рассматривала тарелки, поставленные перед ней Эухенией, глядя сквозь них на свет.

– Итак, перед нами настоящий костяной фарфор, – объявила она. – У нас есть несколько похожих штучек в Фонтевро.

– Неужели у вас там все еще сохранились такие вещи?

– Дорогая, ты просто изумилась бы, если бы видела, что там еще хранится на чердаке. А как же! Там есть и серебро, и фарфор, и старые портьеры, и коробки с фотографиями. Ты должна бы посмотреть на все это. Этот чердак совершенно сухой, и там тепло. Там все накрепко опечатано. Барбара Энн обычно жила там. Ты знаешь, кем она была?

– Да. Матерью Старухи Эвелин. И моей прапрабабкой.

– И моей тоже! – торжествующим тоном объявила Мэри-Джейн. – Разве это не чудо?

– Да, несомненно. Часть всей жизни Мэйфейров. А тебе следовало бы посмотреть на генеалогическое древо Мэйфейров – как все ветви его пересекаются. Типа того, что, если бы я, например, вышла замуж за Пирса, с кем у нас не только общая прапрабабка, но и общий прадед, который также выскочил из… Черт подери, сложнейшая вещь – проследить, как они пересекаются. Оттуда происходит каждый из Мэйфейров. Ты должна будешь провести чуть ли не год за изучением генеалогического древа, стараясь только прояснить картину, чтобы понять, кто же это сидит рядом с тобой на семейном пикнике, – понимаешь, что именно я имею в виду?

Мэри-Джейн кивнула, приподняв брови и изогнув губы в улыбке. Она красила губы лиловой помадой с каким-то дымчатым оттенком, от одного вида которого можно было умереть. «Боже мой, – подумала Мона, – ведь я уже женщина и могу тоже носить этакое барахло, если только захочу».

– Ох, могу тебе одолжить все мои вещи, если хочешь, – сказала Мэри-Джейн. – У меня есть даже сумка с самым необходимым для короткого путешествия. Ты представляешь! В ней полно косметики – ее купила мне тетушка Беа, – и все там от «Сакс, Пятая авеню» и от «Бергдорф-Гудман» из Нью-Йорка.

– Благодарю, очень любезно с твоей стороны! Эухения принесла немного телятины из холодильника и маленькие нежные кусочки морского гребешка, которые Майкл отложил для Роуан. Теперь она пыталась поджарить их с ломтиками грибов и лука, уже заготовленными и упакованными в пластиковый мешочек.

– Боже, пахнет вкусно, не так ли? – сказала Мэри-Джейн. – Я не хотела читать твои мысли, просто так случилось.