Талтос

Боже милостивый, спаси, они скользили над передней верандой обветшавшей развалины – прямо в открытую дверь!

– Мой боже, здесь как в пещере, – заявил он. – Как вообще в нашем мире женщина отважилась рожать в таком месте? Вы только посмотрите на все это. Вон те книги на верхней полке книжного шкафа – ведь они прямо над водой!

– Ну и что, там никого не было, когда хлынула вода, – возразила Мэри-Джейн, напрягаясь и с силой отталкиваясь шестом.

Он слышал звуки… Тонк-тонк – это ударялись друг о друга половые доски под ними.

– И я думаю, уйма предметов все еще плавает по гостиной. Кроме того, Мона Мэйфейр не хотела, чтобы ее ребенок появился на свет здесь, внизу, она родила его наверху. Женщинам вообще не нравится, чтобы их малыши жили в передних комнатах, даже когда те не залиты водой.

Лодка натолкнулась на ступени и резко дернулась влево, так что доктор невольно схватился за осклизлые мокрые перила. Он отскочил в сторону и немедленно притопнул обеими ногами по ступеням, чтобы убедиться, что они не собираются затонуть прямо под ним.

Теплый поток света шел откуда-то сверху, и он услышал сквозь шум дождя другой звук, очень быстрый – кликети, кликети, кликети. Доктору был знаком этот звук. А с ним и женский голос, что-то про себя напевающий. Звучал голос довольно приятно.

– Почему бы этой лестнице не отцепиться от стены и не плавать свободно? – спросил он. Поднявшись из лодки, он вдруг ощутил тяжесть ящика для льда – словно в руках был мешок с камнями. – Почему бы всему этому дому уже не разрушиться до конца?

– Ну, некоторым образом, я полагаю, именно это с ним и происходит, – сказала Мэри-Джейн, – только это займет еще пару сотен лет, видите ли. – Она пошла перед ним, топая по ступеням и прокладывая ему путь в холл на втором этаже, после чего обернулась и непререкаемым тоном приказала: – Вы идете со мной наверх, на чердак.

Но откуда доносились эти звуки: кликети, кликети, кликети? Он слышал, как кто-то тихо напевает, но Мэри-Джейн даже не дала возможности оглядеться, сразу потащив его вверх по ступеням, ведущим на чердак.

И тут он увидел старую бабушку Мэйфейр, стоявшую на самом верху в цветастом фланелевом платье и приветственно махавшую ему маленькой ручкой.

– Эй, смотрите-ка! Доктор Джек! Как поживает мой прекрасный мальчик? Иди, я тебя поцелую. Как я рада видеть тебя.

– Я тоже рад видеть вас, бабушка, – ответил он, поднимаясь.

Мэри-Джейн еще раз протиснулась мимо него, строго наказав покрепче держать ребенка. Еще четыре шага – и он с радостью опустил свою ношу на пол. И как так вышло, что именно он должен был тащить его все время?

Наконец он добрался до сухого и теплого чердака, и старая маленькая леди, привстав на цыпочки, прижала губы к его щекам. Доктор не мог не признать, что действительно любит бабушку Мэйфейр.

– Как поживаете, бабушка? Вы принимаете все свои таблетки? – спросил он.

Мэри-Джейн подхватила ящик для льда, как только он опустил его, и куда-то утащила. Здесь было не так уж плохо, на этом чердаке. По всей его длине горели электрические лампочки и висело чистое белье на веревках с деревянными прищепками. Везде стояла масса удобной старой мебели, и плесенью почти не пахло; напротив, здесь пахло цветами.

– Что за звук я слышал: кликети-кликети – там, на втором этаже? – спросил он, когда бабушка Мэйфейр взяла его за руку.

– Вы просто войдите сюда, доктор Джек, сделайте то, что должны сделать, и заполните свидетельство о рождении. Мы не хотим, чтобы у нас возникли какие-то проблемы с регистрацией малютки. Я никогда не рассказывала вам о проблемах, когда я не зарегистрировала Янси Мэйфейр, пока ему не исполнилось два месяца? Вы не поверите, какие неприятности у меня были с городским магистратом, когда они говорили мне, что…

– И вы действительно родили этого маленького озорника, не так ли, бабушка? – спросил он, похлопывая ее по руке.