— Бог?
— Только не говори, что твое человечество переросло и это! — Создатель смотрит Киссинджеру в глаза. — Конфуций, Будда, Христос… Нет? Ничего не напоминает?
— Это что-то из сказок?
— Из сказок? — Создатель снова бранится. — Нет, ну что за мир! Боюсь даже спрашивать, как вы детей здесь делаете.
— А никто и не спрашивает.
— Вот как… — Создатель хмурится. Нет, с небес все это выглядело совсем не так. С небес это была катастрофа, но сейчас, кажется, это конец, финиш. — И как мне с тобой разговаривать, бумагомарака? — спрашивает Создатель Киссинджера.
— Почему ты называешь меня бумагомаракой? — обижается тот. — Мои книги, между прочим, пользуются спросом.
— Книги о кораллах? — Создатель смеется. — Ты хоть видел, какими были книги раньше?
— Я слишком молод, чтобы читать их.
— Меня твои предки уже распяли в твоем возрасте. А ты говоришь, что слишком молод, чтобы читать старые книги? — и снова брань Создателя. Киссинджер молчит. — Нет, так я тебе ничего не объясню, — решает Создатель. — Давай я лучше покажу тебе.
Мир меняется. Время мчится назад, ломается. Мелькают столетия, осыпаются мишурой в бездну вечности. Эпохи, народы, страны — все уходит в небытие, все сгорает, превращается в прах, чтобы восстать из этих кострищ, словно птица Феникс.
Сол Киссинджер слышит странную, давно ограниченную запретами музыку. Рок-концерт подбирается к пику безумия. На сцене Джим Моррисон. Публика сходит с ума. Воздух раскален отчаянием, протестом. Женщина с обнаженной грудью на плечах своего парня машет руками и что-то кричит певцу. Снаружи полиция разгоняет слезоточивым газом тех, кто не смог достать билет на концерт.
— Куда мы попали? — боязливо спрашивает Киссинджер.
— Вторая половина двадцатого века, если считать со дня, как люди распяли мое земное воплощение, — говорит Создатель, смотрит вокруг безумными глазами. — Вот это времена были, бумагомарака!
— По-моему, это безумие.
— Вот твои три книги пейзажных описаний кораллов — безумие, а это — жизнь!
В дешевом отеле пыльно и пахнет плесенью. Сол Киссинджер лежит на кровати, не в силах заснуть. Машина, которую угнал на стоянке Создатель, ревела так сильно, что Киссинджер теперь плохо слышит на одно ухо. Хотя возможно, это было то самое ухо, в которое орал ему Создатель, рассказывая об этом свихнувшемся мире, пока они неслись по городу, нарушая скоростные ограничения.
— Хочешь, я расскажу тебе о том, чем вчера занимались на кровати, где ты сейчас лежишь? — спрашивает он Киссинджера.
— А чем на ней вчера занимались? — спрашивает Киссинджер, уже заранее чувствуя подвох. В его мире никто не занимается сексом в общественных местах. Никто вообще почти не занимается сексом, не говорит о сексе.
— А может быть, пойдем в бар, напьемся и зацепим телок? — предлагает Создатель, читая его мысли.