Инсургент

Двери здания широко открыты. Вокруг круглой оранжереи цветы и деревья растут в ванночках с водой или небольших бассейнах. Дюжины вентиляторов, расставленных по залу, служат исключительно для разгона горячего воздуха, поэтому я уже вспотела. Но когда толпа передо мной расступается, и я вижу остальную часть зала, мыслей об этом не остается.

В центре комнаты растет огромное дерево. Его ветви раскинулись по всей оранжерее, а корни выглядывают из-под земли, образуя толстую паутину из коры. В промежутках между корнями я вижу не грязь, а воду и металлические прутья, удерживающие корни на месте. Мне не стоит удивляться — Дружелюбные всю свою жизнь создавали шедевры растениеводства подобные этому с помощью технологий Эрудитов.

На пучке переплетенных корней стоит Джоанна Рейес, ее волосы закрывают перечеркнутую шрамом половину лица. Из истории фракций я узнала, что Дружелюбные не признают официального лидера — они голосуют по каждому поводу, и обычно результат близок к единогласию. Они как части единого разума, а Джоанна — их глашатай.

Дружелюбные сидят на полу, большинство со скрещенными ногами, на узлах, которые смутно напоминают мне корни деревьев. Отреченные сидят плотными рядам в нескольких метрах слева от меня. Мои глаза бегают по толпе несколько секунду, прежде чем я осознаю, что ищу своих родителей.

Я тяжело сглатываю и стараюсь забыться. Тобиас касается моей спины, ведя меня к группе Отреченных. Прежде, чем мы садимся, он наклоняется к моему уху и шепчет:

— Мне нравится твоя прическа.

Я одариваю его робкой улыбкой и сажусь, опираясь на него.

Джоанна поднимает руки и наклоняет голову. Все разговоры прекращаются прежде, чем я делаю следующий вдох. Все Дружелюбные вокруг меня сидят в тишине: одни закрыли глаза, другие бормочут какие-то слова, которые мне не разобрать, а третьи уставились вдаль.

Каждая секунда выматывает. К тому времени, как Джоанна поднимает голову, я чувствую себя изнуренной.

— Сегодня перед нами стоит важный вопрос, — говорит она. — Как мы, люди добивающиеся мира, поведем себя во время конфликта?

Каждый Дружелюбный в комнате поворачивается к соседу и начинает разговор.

— Интересно, как они действуют? — говорю я, когда время пустой болтовни затягивается.

— Им плевать на действия, — отвечает Тобиас. — Их волнует только согласие. Смотри.

Две женщины в желтых платьях в метре от нас поднимаются и присоединяются к трем мужчинам. Молодой человек перемещается к соседней группе так, что его маленький круг становится большим. Все небольшие группки в комнате растут и расширяются, все меньше и меньше голосов заполняет комнату, пока их не остается три или четверти. Я могу слышать только отрывки из того, что они говорят:

— Мир. Бесстрашные. Эрудиты. Безопасное место. Вовлечение.

— Это странно, — произношу я.

— А по-моему, это удивительно, — отвечает Тобиас.

Я смотрю на него.

— Что? — Он немного посмеивается. — У всех равная роль в правительстве, каждый в равной степени ответственен. Это заставляет их быть заботливыми, это делает их добрее. По-моему, это прекрасно.

— Я считаю, что это не уместно, — говорю я. — Конечно, это работает среди Дружелюбных. Но что случится, если не все захотят бренчать на банджо и выращивать урожай? Что будет, когда кто-нибудь совершит действительно ужасный поступок, и слова делу не помогут?