Инсургент

— Беатрис? — мягкий голос принадлежит Сьюзен.

Я открываю дверь. У нее поднос с едой, который она ставит на кровать. Я ищу на ее лице признаки горя утраты — ее отец, лидер Отречения, умер при нападении — но вижу лишь спокойную решимость, характерную для моей старой фракции.

— Жаль, что вещи не подходят, — говорит она. — Уверена, мы сможем найти что-нибудь получше, если Дружелюбные позволят нам остаться.

— Все нормально, — отвечаю я. — Спасибо.

— Я слышала, что в тебя стреляли. Может, помочь тебе с волосами? Или с обувью?

Я бы отказалась, но мне на самом деле нужна помощь.

— Да, пожалуйста.

Я сажусь на стул перед зеркалом, Сьюзен становится позади меня, глаза сфокусированы на задаче, а не на ее отражении в зеркале. Она не поднимает их даже на мгновение, пока расчесывает мои волосы. Она не спрашивает о моем плече, о том, как я была ранена, что случилось, когда я покинула безопасное место в Отречении, чтобы остановить моделирование. У меня такое ощущение, что если бы я смогла добраться до самой ее сущности, она бы все равно осталась Отреченной.

— Ты уже видела Роберта? — спрашиваю я. Ее брат, Роберт, выбрал Дружелюбие, когда я выбрала Бесстрашие, поэтому он где-то в этом здании. Интересно, их воссоединение будет похоже на наше с Калебом?

— Мельком, вчера вечером, — отвечает она. — Я оставила его, чтобы он горевал со своей фракцией, как я со своей. Хотя было очень приятно увидеть его снова.

Я чувствую завершенность в ее тоне, которая сообщает мне, что тема закрыта.

— Как обидно, что это случилось именно сейчас, — говорит Сьюзен. — Наши лидеры собирались сделать нечто чудесное.

— Серьезно? Что именно?

— Я не в курсе. — Сьюзан краснеет. — Я просто знала, что что-то происходит. Я не хотела быть любопытной, я просто замечала некоторые вещи.

— Не беда, даже если ты и была любопытной.

Она кивает и продолжает расчесывать. Интересно, что же лидеры Отречения, включая моего отца, планировали? Я не могу не поражаться уверенности Сьюзен в том, что что бы они ни делали, это должно было быть чудесно. Жаль, что от моей веры в людей ничего не осталось.

Если вообще во мне была вера.

— Бесстрашные ходят с распущенными волосами, верно? — спрашивает она.

— Иногда, — отвечаю я. — Ты умеешь заплетать?

Ее ловкие пальцы собирают пряди моих волос в одну косу, которая доходит до середины спины. Я смотрю на свое отражение, пока она не завершает прическу. Затем благодарю ее, и она уходит, закрывая за собой дверь с легкой улыбкой на губах.