Миннеаполис сочился кровью еще миль десять, а потом, иссякнув, обрывался. Когда я добралась до Лич-Лейка, поблизости уже не было ничего, напоминавшего о цивилизации. Ни заводов, ни магазинов складского типа. Табличка сообщила мне, что здесь проживает 4932 человека, и единственным рестораном быстрого питания, который я заметила, был «Сабвей». Щиты рекламировали небольшие местные предприятия – услуги мануального терапевта, ресторан «Золотой чайник», – а не курорты или компании сотовой связи. Когда я проезжала мимо, люди смотрели в мою сторону, щурясь на меня через лобовое стекло, и дело было не только в жаре.
В целом все увиденное убедительно доказывало мне, что сообщество было изолированным. Об опасностях таких сообществ мне известно лучше, чем другим, и это действовало мне на нервы. В деревне меньше людей, но ничуть не меньше поводов для насилия, и все они, как правило, личные.
Это добавляло мне работы.
Я проехалась до конца Лич-Лейка, чтобы лучше понять, что к чему. Он напомнил мне маленький городок в Миннесоте, недалеко от которого я выросла. Витрины магазинов, торговавших скобяными изделиями и зубными принадлежностями по пять центов. Средняя школа, давно жаждавшая ремонта, с вывеской на фасаде, гласившей: «ЛЬВИНАЯ ГОРДОСТЬ!» Новое здание на окраине города – медицинская клиника, – торчавшее, как пирамида посреди прерий. Люди, которые шли как будто против ветра, хотя день был тихий.
Каково было Ру расти здесь? Ее мать, как сказала Эрин Мейсон, работала в администрации средней школы. Тогда таких сотрудниц называли секретаршами, сейчас ее назвали бы офис-менеджером. Если Лич-Лейк был похож на большинство других маленьких городков, то родители, работающие в твоей же школе, крутости не добавляли – разве что были какими-то офигенными учителями. К тому же Ру и ее сестру явно одевали в секондах, а стригли дома – и то и другое ясно указывало на их статус.
Не нужно быть детективом, чтобы задаться вопросом, почему Эмбер Кайнд решила провести тот день с сестрами Ларсен. Такого просто не могло быть. В маленьких городках слишком жесткая кастовая система. Ру была девочкой из рабочего класса, Эмбер – королевой. Ру, наверное, чувствовала себя так, словно выиграла в лотерею, когда ее в тот день пригласили искупаться в Призрачном ручье. Как сообщали записи, это был телефонный разговор. Может быть, Ру и Эмбер сблизила какая-то внеклассная благотворительная программа? Несколько их одноклассников все еще жили в Лич-Лейке. Я надеялась с ними поговорить.
Ознакомившись с местностью, я направилась в отделение полиции. Я зашла бы туда в любом случае, даже если бы Эрин не сказала, что они плохо расследовали дело. Нужно было как-то себя проявить, чтобы они не думали, что здесь шастает незнакомый человек.
Полицейский участок представлял собой кирпичную коробку в стиле девяностых, спрятанную в тени того, что когда-то было красивой библиотекой Карнеги[4], а теперь стало кооперативными магазинами. «То и это», «Бухгалтерия Калкинса», книжная лавка «Дождливый день».
Едва я вышла из машины с кондиционером, по моей шее начал стекать пот. Волосы я собрала в тугой низкий пучок, на мне была черная футболка, заправленная в черные вельветовые штаны, и черный пиджак, который я выбрала, потому что у него были карманы. Я решила действовать напрямик.
Так я решала почти всегда.
В участке было темно, и я бы не сказала, что это минус. Деревянные панели, благодаря которым подвесной потолок не сливался с зеленым ковровым покрытием, наводили на мысль, что последние двадцать лет полицейское управление Лич-Лейка вкладывалось не в дизайн интерьеров, а в образование офицеров и оборудование. По крайней мере, я на это надеялась.
– Агент Евангелина Рид, на встречу с офицером Бауманом, – сообщила я женщине на стойке регистрации, показав значок. – Вам звонил по поводу меня агент Камински.
– Верно, – подтвердила она с сильным миннесотским акцентом, сверившись с компьютером. – Нам передали, что вы зайдете. Однако я боюсь, что Дэниела сейчас нет на месте.
Ей было за шестьдесят, ее седые волосы висели безжизненными прядями, но поскольку она была тщательно накрашена, я предположила, что она сделала завивку, однако жара внесла свои коррективы. На краю стола, лицом к ней, стояли две фотографии в рамках. Поскольку у нее на пальце сверкало крапинкой бриллианта золотое обручальное кольцо, на фото были, скорее всего, муж и дети, а может быть, и внуки. Стол был опрятным: большой календарь с пометками, сделанными синими чернилами, стакан с ручкой и карандашом, степлер, стоявший перпендикулярно компьютеру. Ничего из этого не сказало мне, что значили ее слова: отпор, как предположил бы Кайл, желание скрыть истинное положение дел, как считала Эрин Мейсон, или просто правду, и Баумана в самом деле здесь не было.
– Вы не знаете, когда он вернется? – Я постаралась как можно тщательнее скопировать миннесотский акцент. Я округлила букву «о» и столкнула «а» как можно дальше к задней части челюсти. Женщина улыбнулась и повернулась к компьютеру.
– Дайте-ка проверить. Ох, похоже, у него выходной. Он запланировал смену с восьми до четырех на следующие пять дней, начиная с завтрашнего дня.
– С возрастом приходит отличный график, – заметила я и улыбнулась в ответ. Дэниел Бауман был одним из тех двух офицеров, что расследовали дело в восьмидесятом году. Второй, Аластер Шмидт, умер еще двадцать лет назад. Когда девочки пропали, офицерам было чуть за двадцать, как и сказала Эрин Мейсон.
– Мне сказали, что если офицера Баумана не будет, я могу поговорить с Мэтью Кларком.
– О боже, – она нахмурила лоб, – он в патруле. Но я могу ему перезвонить.
Я сделала вид, что задумалась об этом. Я ни в коем случае не собиралась зависеть от места нашей первой встречи в его расписании. Мне нужно было сохранить власть: