Он вновь нахмурился и наконец-то отошел. Меня тут же отпустило, но я позволила себе расслабиться, лишь когда он отвернулся.
Глава 29
К тому времени, как мы подъехали к Сетцланд-Корнер-Драг, дождь прекратился, и судя по тому, какое яркое солнце сияло сквозь дымку, люди по ту сторону машины к полудню могли запросто превратиться в пельмени. Положив солнцезащитные очки на приборную панель, я захлопнула дверь и вышла из машины.
– Будет жарко, – сказала я Гарри, когда он тоже вышел. На улице пахло червями и мокрым асфальтом.
– Я думал, тебе нравится такая погода. – Авиаторы он не снял. Может быть, его глаза, бледно-голубые, почти серые, слишком остро реагировали на солнце.
– Почему ты так думаешь? – Я удивилась, что он это понял.
– Ты рассказывала мне об этом в Коста-Рике. – Его брови приподнялись. – Говорила, что в жару чувствуешь себя чище.
Я отвела взгляд, чтобы он не заметил моей улыбки. Дело было не в том, что он меня услышал, а в том, что до сих пор помнил мои слова.
– У Комстока на тебя зуб, – сказал он, видимо, чтобы в ожидании детектива поддержать разговор.
Вчера во время прогулки по Лич-Лейку я нашла маршрут короче, чем тот, который предлагал навигатор, и двинулась по нему, зная, что Комсток будет беситься еще больше, если я его обставлю. Действовать ему на нервы так, чтобы он не смог на меня наорать, – вот какую стратегию я выбрала, чтобы хоть немного выплеснуть бурлившее во мне раздражение и удержать язык за зубами.
– Да, – согласилась я. – Есть такое.
– На твоем месте я бы внял его совету. – Гарри указал подбородком на аптеку, над которой жила Рита Ларсен.
– Ты лучше, чем я, Гарри Стейнбек. – Я наблюдала, как подъезжает машина Комстока, – но я постараюсь.
Комсток выбрался из «Линкольна», всем своим видом кричавшего о том, что внутри полицейский, и направился к двери, ведущей на второй уровень, даже не сказав нам «на старт, внимание, марш». Гарри шел за ним, на ходу снимая солнцезащитные очки, я замыкала цепочку. Дверь была не заперта, лестничный пролет покрывала пыль, краска облупилась, щербатые деревянные ступени кое-как закрепили черными резиновыми накладками. Когда мы поднимались, они скрипели, как банда взбесившихся качелей, так что неудивительно, что Рита Ларсен открыла нам дверь еще до того, как мы до нее дошли.
– Миссис Рита Ларсен? – спросил Комсток.
– Да, спасибо, – ответила она. Я пока ее не видела, но этот странный выбор слов и тон – хриплый, как будто отчаянный – всколыхнули во мне что-то, чего я не могла до конца уловить.
Наконец я добралась до вершины лестницы. Рита выглядела на все свои семьдесят три года: седые волосы, покрытые копотью, видимо, от бигуди, в которых она спала, печальные одинокие глаза за очками, нос, свисающий надо ртом, как промокший от дождя тент. Но несмотря на пыль возраста, сходство с дочерью было очевидным: та же массивная челюсть, высокие и острые скулы. Когда мы вошли, она придержала дверь, давая понять, что дальше кухни нас не пустит – точно так же вчера повела себя ее дочь.
– Мы не отнимем у вас слишком много времени, – сказал Комсток. – Мы возобновляем нераскрытое дело о похищении вашей дочери в восьмидесятом году и надеемся задать вам несколько вопросов.
Надо отдать ему должное, подход был хороший – свалить все на нераскрытое дело, вместо того, чтобы излишне волновать пожилую женщину.