Ачжосси вышел на улицу, даже не прихватив зонтика.
Он говорил, что вернется через час, но прошло два часа, а его все еще не было. За это время у него вполне могла начаться боль, ему будет трудно вернуться под дождем. Но я не мог пойти на его поиски, поскольку не знал, куда он отправился.
Послышались громкие раскаты грома, а дождь усилился. Почти в два часа ночи Ачжосси вернулся – насквозь промокший. Он вошел, шатаясь и едва волоча ноги, отжал рубашку, с которой капала дождевая вода, повесил ее на стул и скрылся в комнате. Вид у него был такой, что спрашивать, куда он ходил, не хотелось.
Не спалось. Я ворочался до самого утра. Перед рассветом дождь совсем прекратился.
Ачжосси надел все еще влажную рубашку и пошел на кухню.
Он что, решил отметить наш последний день вкусной едой? Я стоял за порогом кухни и безучастно смотрел на его спину.
Ачжосси долго и тщательно мешал деревянной лопаткой кипящий бульон. Со спины весь его облик был благоговейным.
Он нашел керамическую супницу и перелил в нее «Сливочную нежность». Один половник, второй – шеф перекладывал блюдо бережными движения.
– Хотите кому-то отнести?
Я подумал, что он не стал бы перекладывать блюдо в керамическую супницу ради нас с ним.
– Угу, – коротко ответил он.
– Кому?
При других обстоятельствах, я бы не сомневался, что это Чжиён. Но ведь она уехала в неизвестном направлении после вчерашнего дорожного происшествия.
– Чжиён.
– Что? Откуда вы знаете, где она находится?
Он не ответил на мой вопрос. Достал из кухонного шкафчика красный платок и красиво обвязал им супницу.
– Сегодня ведь сорок восьмой день? Я скоро вернусь.
Ачжосси взял в руки красный узелок с супницей и пошатнулся, – видимо, ноша оказалась для него тяжеловатой.
– Пойдемте вместе. – Я вышел вслед за ним.