Вход Господень в Иерусалим
Примером конкретного применения обеих притч может послужить тот выбор, который делает каждый человек, решившийся посвятить жизнь служению Церкви, будь то священник или монах. Древние церковные каноны указывали нижний возрастной предел для рукоположения в священный сан: двадцать пять лет для диакона, тридцать лет для священника. Молодому человеку давалось время взвесить свои силы, оценить возможности, в той или иной степени просчитать риски. Он должен понимать, что, если принимает сан, не вступив в брак, не сможет жениться после того, как станет священнослужителем. Если он женат, но овдовеет или разведется, не сможет, будучи священником или диаконом, вступить во второй брак. Священнослужение накладывает на человека целый ряд других ограничений, не говоря уже о безусловном требовании подчинить все свои интересы, включая личную и семейную жизнь, служению Церкви.
Еще более строгие правила применяются по отношению к монаху. Он дает Богу обет воздержания от семейной жизни, послушания церковной власти, отречения от своей воли. Монашество представляет собой образ жизни, не укладывающийся в рамки «здравого смысла», требующий духовных усилий, превосходящих естественные человеческие возможности. Дав монашеские обеты, человек сжигает за собой мосты, потому что обратного пути нет, как нет возможности у царя, уже вступившего в битву с десятитысячным войском, пойти на мировую в то время, когда его войско громят вдвое превосходящие его по численности войска противника.
Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин
Расцвет монашеского движения относится к IV веку. В это время жил один из родоначальников западного монашества Иоанн Кассиан Римлянин, который толковал притчу о царе, идущем на войну, применительно к монашеским обетам:
В евангельской притче говорится, что тот, кто с десятью тысячами шел против царя, идущего с двадцатью тысячами, видя, что не может сражаться, стал просить мира, пока царь еще далеко был. Это значит, что лучше уж не класть начала отречению от мира, чем впоследствии холодно исполнять его и подвергать себя большей опасности. «Ибо лучше не давать обет, нежели, дав обет, не исполнить его» (Еккл. 5:4). Хорошо говорится, что этот идет с десятью тысячами, а тот – с двадцатью тысячами. Ибо число пороков, воюющих против нас, больше, нежели добродетелей, борющихся за нас[229].
В аскетической литературе IV и последующего веков монашеская жизнь описывается как духовная брань, которую подвижник ведет
Слова апостола, однако, обращены не к монахам: их адресатом является вся община христиан Ефеса.
Духовная жизнь всякого христианина – не только монаха или священника – подчинена законам борьбы. И в этой борьбе требуется рассудительность: человек не должен принимать на себя подвиг, который не сможет понести.
7. Потерянная драхма
Выше, говоря о притчах из Евангелия от Матфея, произнесенных в Галилее, мы рассматривали притчу о заблудшей овце, имеющуюся также у Луки (Мф. 18:12–14; Лк. 15:4–7). Согласно Матфею, притча является частью поучения, произнесенного в Галилее: по окончании его Иисус
Читая притчи Иисуса, мы не можем не обратить внимание на то, что в большинстве из них и главными, и второстепенными героями являются мужчины. Для патриархального общества, где роль женщин сводилась к воспитанию детей и ведению домашнего хозяйства, это было вполне естественно. Мужчины работали на полях и в виноградниках, брали деньги взаймы и возвращали их, получали деньги под проценты и пускали их в оборот, строили дома, пасли овец, торговали жемчужинами, ловили рыбу, строили башни, вели войны – одним словом, занимались тем, о чем стоит рассказывать в притчах. Жизнь женщины редко становилась объектом публичного внимания, о женщинах вообще редко говорили или писали.
Найденная драхма
Четыре притчи, однако, составляют исключение из правила. В них упомянут женский труд или женский быт: о закваске (Мф. 13:33–35; Лк. 13:20–21), о десяти девах (Мф. 25:1-13), о потерянной драхме (Лк. 15:8-10) и о докучливой вдове (Лк. 18:1–8). При этом только в притче о потерянной драхме женщина является образом Бога[230].
Три из упомянутых четырех притч являются «близнецами» к притчам, в которых главную роль играют мужчины: притча о закваске – к притче о зерне горчичном (Мф. 13:31), притча о докучливой вдове – к притче о докучливом друге (Лк. 11:5–8), а притча о потерянной драхме – к притче о заблудшей овце. Союз «или» связывает обе притчи:
Драхма – мелкая серебряная монета греческого происхождения, имевшая широкое хождение в Иудее. Вес драхмы колебался в зависимости от эпохи и от места чеканки: так, например, аттическая драхма весила 4,32 грамма серебра, эгинская – 6,24. Две драхмы составляли дидрахму (Мф. 17:24), четыре – тетрадрахму или статир (Мф. 17:27), сто драхм (или 25 статиров) – одну мину (Лк. 19:13). Один аттический талант составлял 60 мин, или 6 тысяч драхм, а коринфский талант – 100 мин, или 10 тысяч драхм. Покупная способность драхмы во времена Иисуса была примерно равна покупной способности динария – монеты, составлявшей дневной заработок поденного рабочего.
Женщину из притчи иногда описывают как «достаточно обеспеченную» на том основании, что «у нее есть свой дом и свои друзья»[231]. Такое толкование, однако, является натяжкой. В притче не говорится, что у нее был
Очевидно, что речь в притче идет о женщине небогатой. Исследователи уточняют, что это молодая незамужняя женщина, и живет она в родительском доме, а десять драхм составляют все ее приданое: потеря одной из десяти драхм может поставить под угрозу ее свадьбу[232]. Возможно, драхма выпала из ее головного убора (серебряные монеты нередко вправлялись в женские головные украшения)[233].