Иисус Христос. Жизнь и учение. Книга IV. Притчи Иисуса
Образ отца, бегущего навстречу сыну, свидетельствует о том, что покаяние – не улица с односторонним движением. Это не только путь, по которому грешник возвращается к Богу, молча и терпеливо ждущему его на другом конце улицы. Покаяние – это встречное движение человека к Богу и Бога к человеку. По словам святителя Филарета Московского, в покаянии действует «предваряющая благодать» Божия:
Отец встречает и ущедряет возвращающегося от заблуждения сына. Это светлый образ дивного человеколюбия Божия к кающемуся грешнику. Отец издали усматривает возвращающегося недостойного сына и идет навстречу ему. Бог провидит обращение грешника и сретает его предваряющею благодатию. Еще только в сердце несет сын возобновляемую покорность отцу, как отец уже обнимает его и целует. Как скоро в сердце полагает грешник решительное намерение творить волю Божию, Бог уже начинает являть ему Свою близость и знамения Своего милосердия и любви. Едва сын успел изрещи свое покаяние и самоосуждение:
Любовь Божия подобна отцовской и материнской любви: она не уменьшается из-за того, что сыновья ведут себя не так, как хотят родители. Человек может отречься от Бога, но Бог не отрекается от человека. Человек может уйти от Бога, но Бог не уходит от человека. Сын может забыть об Отце, но Отец не забывает о сыне. Любовь сына к Отцу может уменьшиться или вообще исчезнуть, но любовь Небесного Отца к Своим детям не уменьшается соответственно их недобрым поступкам. Об этом с большой силой говорит Исаак Сирин (VII век):
Что Бог извечно неизменен во всем, чем обладает Он по естеству, и что не изменяется Он по причине того, что происходит в творении, – я думаю, что никто из разумных не будет оспаривать это. Каждому, кто обладает разумным мышлением, известно, что даже если в нас происходит изменение, то в сознании Создателя существует единый равный взгляд на все разумные [существа] и на все творение изливается от Него единая любовь и милость, которые неизменны, вневременны и вечны. Также не можем мы сказать, что. любовь Его к грешникам меньше, чем к тем, кто справедливо называется праведниками. Это потому, что на то Естество не воздействует ни происходящее, ни противное Ему и внутри Него не возникает какое-либо случайное движение, которое имело бы свою причину в творении, а не находилось в Нем от вечности; и любовь, которой Он обладает, не есть результат действий [совершённых ими] во времени. Напротив, в сознании Его всякий имеет свое единственное место в чине любви соответственно образу, который Он узрел в них прежде, чем создал их. У Него единый чин совершенной бесстрастной любви ко всем им и у Него единый Промысл как о тех, кто пал, так и о тех, кто не пал[261].
Сын, даже провинившийся, даже предавший, даже расточивший отцовское имение, не может быть низведен в статус наемника: он всегда останется сыном. В этом тайна Божественной любви и милосердия, раскрывающейся через притчу.
Возвращение блудного сына
Возвращение блудного сына ознаменовано тем, что отец приказывает заколоть откормленного теленка. Эта деталь привлекла внимание толкователей уже в эпоху раннехристианской Церкви. В образе закалаемого теленка, начиная с Иринея Лионского, видят указание на искупительную жертву, которую Бог Отец принес ради рода человеческого:
Ибо уже готов был Телец упитанный, Которому предстояло быть закланным ради обретения младшего сына[262].
Кающийся столь скоро заслуживает прощение, что издалека встречает его отец и лобызает его, что есть знак священного мира; повелевает вынести ему первую одежду, то есть брачную одежду, не имеющий которой выгоняется с брачной вечери; дает перстень на руку его, что есть залог веры и печать Святого Духа: приказывает принести обувь, ибо празднующий Пасху Господню и едящий агнца должен иметь прикрытые ноги против всех нападений и зверей духовных и также укусов змия; приказывает заклать тельца, ибо Пасха наша, Христос, заклан за вас. Ибо, когда приемлем Кровь Господню, тогда возвещаем смерть Его. И поскольку Он однажды за всех пострадал, то прощаются нам грехи, когда приемлем таинство Тела Его[263].
Затем велит привести откормленного теленка и заколоть его и предложить в пищу. Этот Телец – Сам Господь, Который выходит из сокровенности Божества и от находящегося превыше всего престола, и как Человек, явившись на земле, как Телец закалается за нас, грешных, и как насыщенный Хлеб предлагается нам в пищу. К тому же Бог устраивает общую радость и пиршество со святыми Своими, по крайнему человеколюбию воспринимая свойственное нам и говоря: «приидите, станем веселиться»[264].
Отец принимает кающегося без укора, с распростертыми объятиями, являя Божественную и отеческую любовь. И дает ему одежду, то есть святое Крещение, печать и обручение – благодать Всесвятого Духа, к тому же и обувь, чтобы отныне змеями и скорпионами не уязвлялись стопы его ног, но, наоборот, сами сокрушали их головы. Потом Отец ради него
Отец ради погибшего и обретенного сына заклал тельца упитанного. Бог ради погибшего и взысканного им грешника предал Сына Своего в жертву спасения и в пищу жизни и веселия небесного[266].
Образ тельца, с точки зрения церковных толкователей, придает притче не только христологическое, но и евхаристическое звучание. В Древней Церкви все притчи, в которых упоминается совместная трапеза, включая притчи о брачном пире (Мф. 22:1-14), о званых на вечерю (Лк. 14:15–24) и о десяти девах (Мф. 25:1-13), понимались как образы Евхаристии. Притчу о блудном сыне Церковь поставила в этот же ряд, усмотрев в образах тельца и пира указание и на искупительный подвиг Сына Божия, и на таинство Тела и Крови Христовых. В соответствии с сюжетом притчи восстановление в сыновнее достоинство происходит поэтапно: через исповедание грехов, через прощение, получаемое от Бога, и, наконец, через причащение, знаменующее собой полное и всецелое воссоединение с Богом, восстановление утраченного богосыновства.
Притча представляла бы собой вполне законченное повествование, если бы завершилась встречей младшего сына с отцом. Ее дополнительный сегмент – рассказ о реакции старшего сына на возвращение своего брата – адресован прежде всего книжникам и фарисеям. Однако в более широком смысле он обращен ко всем, кто считает себя праведным и не радуется вместе с Богом и ангелами покаянию грешника.
Выразительные подробности призваны подчеркнуть несправедливость отношения старшего брата к возвращению младшего. Отец зовет его на праздник, но тот не хочет прийти. Отец называет вернувшегося
За отцом в притче остается последнее слово. Оно выражено в лаконичной формуле:
В конечном итоге притча о блудном сыне говорит о том, что Бог любит человека не за его заслуги, а потому, что любовь – неотъемлемое свойство Бога. Если люди часто любят то, что имеет ценность само по себе, то любовь Божия, по словам шведского философа А. Нигрена, сама придает ценность тому, что не имеет ценности[268]. В притче любовь отца к обоим сыновьям выступает образом этой любви, однако любовь Божия превосходит обычную родительскую любовь: «Если даже один из сыновей в какой-то момент решил бы убить своего отца, мы можем предположить, что последними словами отца, обращенными к убийце, были бы: я люблю тебя»[269]. Любовь отца из притчи является одновременно образом любви Бога Отца и образом любви Бога Сына к людям – в том числе к тем, кто пригвоздят Его к кресту.
Возвращение блудного сына
В календаре Православной Церкви притча о блудном сыне занимает особое место: она является частью литургического цикла, призванного подготовить верующих к Великому посту. Этот цикл начинается за три недели до поста Неделей о мытаре и фарисее, когда читается притча, в которой горделивому и самодовольному фарисею противопоставляется кающийся мытарь (Лк. 18:9-14). Следующее воскресенье называется Неделей о блудном сыне. Песнопения этого дня посвящены толкованию притчи о блудном сыне, богословское и нравственное содержание которой раскрывается через целую серию богослужебных текстов, содержащих призыв к обращению и покаянию:
Познаим братие, таинства силу, от греха бо ко отеческому дому востекшаго блуднаго сына преблагий отец предусрет лобзает, и паки своея славы познание дарует: и таинственное вышним совершает веселие, закалая тельца упитаннаго, да мы достойно сожительствуем, заклавшему же человеколюбному Отцу и славному заколению, Спасу душ наших[270].