— До дна, — одобрил Матвеев.
— До дна! — заорали дизайнеры, опрокидывая остатки.
И все пошли вслед за генеральным директором к подиуму.
— Мы продолжаем вечер самодеятельности, — заорал в микрофон пьяный Жорик. — Сейчас перед нами выступит несррааа-аавненный Гррригорий!!!
«С анекдотами или пантомимой? — потерялся в догадках Астролягов. — Или в жанре стенд-апа?» Но Григорий взял со стула гитару и тронул струны. Астролягов закатил глаза. Слушать бардовские песни от считал вторым по унылости делом после чтения стихов в прозаическом произведении, даже выступления эстрадных исполнительниц в кино не вызывают подобного раздражения, когда режиссёр заставляет смотреть их целиком, но любопытство победило, и он остался. Всё равно звуки через динамики застигли бы его и в дальнем углу кабака.
— Никаких! — проорал Григорий, ударив по струнам, тут же прижал ладонью, создав тишину, и крикнул: — Нету!
Он сорвал аплодисменты. Под одобрительные возгласы поклонился, положил гитару на стул и ушёл к бару.
«Нету!» — подумал Астролягов и заметил, что рядом с ним возвышается кобыла Лена, секретарша директора. В нём проснулся журналист.
— А вы получали угрозы? — спросил он.
— Регулярно звонят… — растянула резиновые губы в пространной улыбке кобыла. — …психи всякие.
— Даже после Вени?
— Всё время.
— Что-нибудь конкретное говорят?
— Выпускаем плохие книги, — изогнула шею кобыла, что у неё служило аналогом пожимания плечами. — Губим отечественную культуру. Русскую духовность. Заодно и Россию в целом вместе с людьми. У сумасшедших ничего нового.
— Как я люблю нашу работу, — только и нашёлся в ответ Астролягов.
Жорик объявил танцы, загремела музыка, сотрудники «Напалма» повалили к сцене. Алексей малость потерялся в толчее. Он хотел пригласить Нату, но увидел, что она забилась за свой стол, налила рюмку водки и спокойно выпила. В компании Ната совершенно не нуждалась.
Его тронули за рукав. Алексей оглянулся и увидел решительно настроенную девочку-бульдожку. Она что-то сказала и кивнула на танцпол.
— Пошли, — Астролягов запихнул свои чувства поглубже и повёл Катю к общей массе пляшущих клерков.
В мелькающих красно-синих огнях цветомузыки её некрасивое лицо даже не казалось изуродованным шрамом, а приобрело настолько великую страхолюдность, что выводила молодую женщину за пределы эстетической оценки.
— А ты… — привстав на носочки, сказала Катя, но не устояла долго, и всё остальное заглушила музыка.