Семья Хомячковых

Профком. За тридцать лет работы в институте Хомячков ни раз слышал об этом таинственном отделе. Говорили, что там люди занимаются чем–то очень, очень важным. Настолько важным, что никто толком не мог сказать чем. Из этого Хомячков сделал вывод, что профком – это секретный отдел их исследовательского института. Может его приглашают туда работать? Побродив по коридорам около часа Хома наконец наткнулся на большую, обитую черным дерматином, дверь с латуньевой табличкой «Профком». Затаив дыхание Хомячков потянул за ручку.

– Здравствуйте. – подхватило эхо Хомино приветствие, и долго носило его по помещению размером чуть меньше футбольного поля. – Ух ты! – восхищенно выдохнул Хомячков. – Здесь поместилось бы десятка два наших отделов.

– Вы к кому? – прервал его мечтания строгий, женский голос.

– Не знаю. – Хома повернулся на звук, и увидел худенькую девушку с лицом сержанта ППС.

– Вас вызывали? По какому вопросу? Путевок в Крым нет. – грозно произнесла она повысив лицо в звании до лейтенанта.

– Я, собственно, Хомячков.

– А, Хома Хряпович. – лейтенант тут же получил капитана и стал ко всему безразличен.

– Да. Мне сообщили, что здесь хотят меня видеть.

Девушка порылась в ящике стола, достала оттуда конверт и ведомость: – Профсоюзный комитет нашего института выделил Вам, уважаемый Хома Хряпович, путевку в туристическую поездку в столицу одной из братских республик. Мы Вас поздравляем. Пройдите сюда, и распишитесь. – Генеральский блеск в глазах хрупкого, юного создания зомбировал Хомячкова. Ничего не понимая он подошел к столу, взял в руки конверт, и машинально его распечатал.

– Эй! Эй! Гражданин. – голос девушки снова понизился до капитанского. – Расписывайтесь давайте.

Но Хомячков впервые в жизни получивший что–то кроме выговора уже трясущимися руками извлекал из конверта небольшой листок бумаги.

– Хома Хряпович распишитесь пожалуйста, и идите работать. – попытался приказать ему мледший лейтенант, но никого и ничего не слышащий Хомячков уже жадно вчитывался в печатный текст, выбитый на бумаге голубоватого оттенка.

– Товарищ! Я Вам говорю. Расписывайтесь и уходите. Не мешайте работать. – сделал еще одну попытку сержант.

Дочитав до точки Хомячков поднял голову, и вопросительно посмотрел на девушку. Хрупкое создание покраснело, и чуть заикаясь, тоном депутата Госдумы сказала: – Видите ли Хома Хряпович. Наше НИИ не обладает большими финансами, поэтому мы смогли оплатить Вам лишь двухдневное проживание в общежитии «Комбината надувных шариков», а уж проезд и питание – это, извините, за Ваш счет. Возьмите, пожалуйста, путевку, а то нас очень ругают, когда работники отказываются. – девушка умоляюще посмотрела на Хому, и стала похожа на министра финансов. Хомячков расписался, вздохнул, сунул путевку в карман, и пошел к выходу. Едва он взялся за ручку как дверь с треском распахнулась, и в комнату влетела, отбросив Хому к стене, молодая женщина в минимуме одежды, но максимуме каблуков.

– Вы что мне подсунули?! – гневно кричала она, обращаясь ко всем стульям сразу. – Я, жена директора кафетерия должна, по–вашему, отдыхать в каком–то Египте? Мне плевать, что все расходы за ваш счет, это само собой разумеется, но как вы смели всучить моему идиоту Египет?! Канары или Майами, в крайнем случае согласна на Сан – Тропе.

– Хорошо, хорошо. – залепетала, спрятавшаяся от надвигающейся грозы, девушка. – Сейчас все уладим.

Хомячков не стал дожидаться разрешения конфликта, и отлипнув от стенки поспешил покинуть профком.

Дома радостную весть восприняли по–разному. Теща саркастически ухмыльнулась, Фаня от души порадовалась за супруга. «Наконец–то о тебе вспомнили». Рыбки заняли нейтральную позицию.

Оформив отпуск, и получив причитающуюся ему, по этому случаю, денежку, Хомячков приехал на вокзал, и к удивлению Фани, сел именно на тот самый поезд которому надлежало отвести его худенькое тельце в столицу братской республики. Присев у окна Хома мимикой попытался показать стоящей на перроне жене как он её любит, и жалеет, что оставляет одну, но этим только распугал всех привокзальных голубей и котов. Поезд тронулся, Фаня толи с грустью, толи с облегчением махнула рукой, и тут же помчалась к телевизору досматривать очередной сериал, а Хома стал с интересом рассматривать проносившиеся мимо давно забытые пейзажи. Лес, поле, деревня. Лес, поле, деревня. Иногда к железной дороге подбегал небольшой городок, и тут же, словно испугавшись своей наглости, прятался за непроницаемую стену соснового бора. Когда от однообразной картины огромной Родины у Хомячкова зарябило в глазах, он отмахнулся от проводницы с её постельным бельем, чаем и пивом, съел приготовленный, специально для этой цели, бутерброд, и не обращая внимания на соседей, полез на полку вздремнуть. Подложив под голову жесткий чемоданчик, смягчив его пиджаком, он свернулся калачиком, и под монотонный стук колес, перебранку людей, и хлопанье дверью туалета, мгновенно уснул. Ему снилось, что он капитан пиратского судна, и его корабль, на всех парусах, мчится на встречу испанскому галеону под завязку набитому золотом инков. Волны раскачивали фрегат, вооруженная до зубов команда столпилась за его спиной, громко переругиваясь от возбуждения, ветер пронзительно свистел в ушах, изредка раздавались пушечные выстрелы. И вот, когда галеон был уже так близко, а он набрал в грудь воздух чтобы отдать приказ «На абордаж!» как боцман хватает его за плечо, и дыша в лицо перегаром, орет: «Гражданин вставайте, приехали»!

Хомячков вздрогнул, и непонимающе уставился на мужчину, который нещадно теребил его руку. «Проездной.» – спросонья пробормотал Хома, уже собрался повернуться на другой бок, чтобы стать обладателем несметных сокровищ, но женский голос, где–то не далеко от пяток повторил: «Слезайте, гражданин, конечная. Просьба освободить вагон».