Но для создания настоящей художественной картины мало бывает даже и этого. Необходимо еще что-то, и это таинственное «нечто» иногда оказывается главным, ибо лишь оно способно оплодотворить настоящей жизнью даже созданные воображением образы и отношения, наделив их такой правдивостью, что мы перестаем интересоваться, откуда автор взял их — выдумал или подметил. И читатель поверит в их жизненность! Ведь заставил же нас Шекспир не видеть путаницы и непоследовательностей, которые педантично отметил когда-то Л. Н. Толстой и которых действительно немало в произведениях великого драматурга. И мы покоряемся, мы не замечаем никаких мелочных противоречий там, где они есть, не сопоставляем их с практической жизнью, не ищем никаких несоответствий. Мы — в плену. Мы видим только то, что заставляет нас видеть воля настоящего мастера, видим только так, как приказывает он.
Подобный художественный «деспотизм» можно увидеть также и у Бальзака. Как рядовой читатель, я никогда не мог разобраться, например, в денежных операциях, которыми занимаются герои его «Банкирского дома Нусингена». Автор рассказывает о них так неясно и неполно, что невольно начинаешь понимать: финансовые операции — это как раз и есть тот самый «материал», который он специально изучал. Но какой жизненной силой, какой эпической широтой и убедительностью дышат образы, созданные его гениальным воображением! Как властно заставляет нас писатель думать только о них и не замечать даже несоответствий во внешней стороне их жизнедеятельности!
Стоит представить себе нечто подобное в произведении другой «температуры», где вас ничто не захватывает и поэтому делает способным холодно и скрупулезно коллекционировать всяческие несоответствия, чтобы понять, что такое талант и что такое бездарность. Тут вы сразу заметите все фактические ошибки и белые нитки, сразу же увидите, надолго ли ездил автор в творческий отпуск, много ли он накопил наблюдений, достаточно ли фактов зарегистрировал в своем исчерканном блокноте. Ведь он не владеет чудодейственной силой, которая навязывает нам мир, увиденный его глазами, не заставляет верить каждому слову, каждому вымыслу, словно они вырваны из жизни, а не созданы его воображением. Он только описывает реальную действительность, стараясь делать это как можно точнее, и не следует требовать, чтобы созданная им рабская копия отражала нечто новое и неведомое, увидеть которое в состоянии только он.
«Чудодейственная сила»! Не следует пугаться подобных слов и придавать им слишком буквальное значение. Как же мне иначе определить понятие талантливости, если мы обращаемся к нему так редко, что не смогли сконструировать градусник для ее измерения? Да, чудодейственная сила, при помощи которой художник раскрывает нам целый мир там, где для других людей существует лишь отдельный случай, создает жизнь искусственную, заставляя нас думать о реальной действительности и ее сложных перипетиях, возводит свое художественное здание так, что мы не замечаем ни единой подпорки, хотя в произведении они есть, как и в любом, даже в самом совершенном, строении.
Всепроникающие глаза и гипнотическая сила воздействия — таким мне видится настоящий реалистический талант. Какими средствами пользуется писатель, чтобы добиться своего, это дело творческой индивидуальности.
ПУТЬ К ПОЭМЕ
Если бы мне задали тривиальный вопрос, что из произведений современной украинской поэзии взял бы я с собой, собираясь в экспедицию на пустынный остров, я ответил бы, что скрасить мне одиночество могла бы одна книга Павла Тычины, одна — Леонида Первомайского и несколько книг Миколы Бажана. Почему бы я решил взять с собой первых двух по одной, а Бажана несколько? Не потому, что, избрав из большого количества поэтов только трех, я и среди них отдаю предпочтение одному. Просто любимые мною стихотворения Тычины помещены в одной из его первых книг, Первомайского — в одной из последних, а Бажана — рассыпаны по многим. И это одна из особенностей творческого пути этих поэтов: свои самые яркие, можно сказать, «творчески определяющие» стихотворения Тычина создал в начале своей поэтической деятельности, впоследствии лишь развивая достижения молодости, Первомайский их создал в конце, постепенно поднимаясь на протяжении всей жизни к своей творческой вершине, а путь Бажана был спокойнее и почти ровным — жемчужины сверкали на разных этапах этого пути.
Конечно, и выбор поэтов, и выбор стихов, которые мне по душе, совершенно субъективны. Однако как читатель я вроде бы имею право что-то любить больше, а что-то меньше. Ведь и среди классиков у каждого человека есть и любимые, и такие, которым он только отдает должное. Но даже и у любимого запоминают не все, и если «Выхожу один я на дорогу» большинство грамотных людей знает на память, то есть у Лермонтова и стихи, которые не пользуются такой популярностью.
Все это ясно и вряд ли может вызвать возражение. Начиная от Аристотеля и Буало и кончая современными теоретиками, никто еще исчерпывающе не объяснил, что такое поэзия и почему кому-то в ней нравится одно, а кому-то другое. И, возможно, именно такое удивительное разнообразие пониманий и вкусов как раз и доказывает, что читатель поэтических произведений тоже своеобразный поэт и воспринимает по-настоящему стихотворение только тогда, когда дополняет его собственным чувством, поневоле становясь соавтором.
Если вслед за Лихтенбергом применять при своих оценках «не только позолоченные пилюли, но и весы и меч», то придется признать, что не все в творчестве Миколы Бажана вызывает у меня такую активную эмоциональную реакцию, хоть я и понимаю, что все созданное им и значительно, и художественно совершенно. Он опытный мастер и серьезный мыслитель, его краски густы, а палитра сурова и совершенно лишена внешней красивости и провинциализма мелочной стилизации.
Доминантою в его мировоззрении является последовательный и глубоко ощутимый пролетарский интернационализм, трактующий каждый народ и его культуру лишь как частицу всего человеческого содружества и его культуры. Вот почему обращение поэта к грузинским, английским, польским и итальянским темам более всего связано с поисками контактов с украинской историей и культурой и всегда является углублением в характер их взаимовлияний. И когда в одном случае Бажан отмечает, что «зливались дві ріки, єднались два світи», то в другом приходит к выводу, что «вже не розрізнити ні їх слідів, ні їх доріг».
Полстолетия назад, перед выходом в свет сборника «Резная тень», Бажана считали «левым» поэтом. Это было время, когда для отнесения к тому или иному направлению достаточно было формальной принадлежности к той или иной литературной группе, хотя очень часто ни идейных, ни эстетических мотивов для этого не существовало. Я считаю, что к «левым» Бажана причислили потому, что незадолго перед тем он принял участие в известном сборнике «Встреча на перекрестке», где рядом с его стихами были напечатаны стихи Михайля Семенко и Гео Шкурупия. Способствовало этому определению и то, что сборник оформил известный «левый» художник Татлин.
На самом же деле ничего «левого» в этих стихотворениях Бажана не было, как, кстати, мало его было и в творчестве главаря украинских футуристов Михайля Семенко. Кроме десятка стихотворений типа знаменитого «Понедельник, вторник, среда…», в его «Кобзаре» ничего футуристического нет, и скажу, пользуясь случаем, — давно уже пора, отбросив его немногочисленные выкрутасы, рассчитанные на внешний эпатаж, издать том вполне нормальных поэтических произведений этого писателя.
Выход в свет «Резной тени» развенчал формальность принадлежности Миколы Бажана к «левым». Уже сам факт обращения поэта к скованной заведомо установленным количеством строк и такой устаревшей форме сонета скорее характеризовал его как традиционалиста или неоклассика, чем приверженца модных течений. Но главное состояло в чудесной наполненности этих сонетов, в точности композиционного построения, когда не только ведущая мысль, но и психологические мотивы поступков так глубоко и совершенно разработаны, что по сюжету сонета можно развернуть целую повесть человеческих взаимоотношений, как, например, по сонетам «Разрыв-трава» или «Ночь Железняка».
«Левой» поэзии с ее стремлением уничтожить подобные средства художественной выразительности все это было чуждо. И не случайно после появления этого блестящего цикла Бажан уже больше никогда не появлялся ни на страницах подобных «встреч», ни рядом с их участниками в каких-либо других тогдашних изданиях.
Говоря о творчестве Бажана того периода, критики хвалят его не за упомянутые выше произведения. Должно быть, это и правильно, так как видимая линия развития мировоззрения поэта пролегает скорее через «Песню бойца», чем через его сонеты и лирику того времени. Но блестящее мастерство Бажана, без которого, как известно, в искусстве самая глубокая идея оказывается обескровленной, засверкало, на мой взгляд, именно в тех сонетах и в той лирике и, возможно, даже началось с них.
В дальнейшем творчестве Бажан заметно отошел от откровенного лиризма своих ранних удач. Почему? Не полагал ли он, что хорошо воспитанному человеку приличнее сдерживать свои чувства? А может, он принадлежал к тем, кто стыдится своих потаенных личных чувств? Не могли же они выветриться сами по себе в человеке, который даже через полстолетия был способен создать такие прекрасные образцы именно лирической поэзии, как те, что напечатаны в январском номере журнала «Вітчизна» за 1977 год!
Смена литературного амплуа да еще такого сильного и самобытного художника, как Бажан, могла быть продиктована лишь весомыми обстоятельствами — либо в нем самом, либо в характере литературы, в которой поэт работал. А обстоятельства и на самом деле не способствовали полному раскрытию лирического таланта интеллектуально развитой личности, каковой уже тогда в значительной степени был Бажан. То было время массового и стихийного проявления творческих сил трудового народа, молодым поэтам иногда не хватало не только необходимых знаний, но и литературной грамотности. И хотя они преимущественно были именно лириками, поэтика большинства из них не поднималась выше дилетантского стихотворчества. На таком фоне глубоко поэтические и совершенные по форме стихотворения Бажана выделялись столь резко, что выглядели чужеродным и нехарактерным явлением. Недаром тогдашняя критика обвиняла поэта и в позорной интеллигентщине, и в недозволенной книжности, и в других смертных грехах.
ebooksa