Эрик захохотал. «Все пацаны и есть жабы. Скольких этих лягв мы натягивали».
Голова у меня закружилась, хотя давно это было. Но все равно тянуло на рвоту.
Дед нахмурился. «Мы фашистов жабами называли. Жабы они и были нежитью. А ты, Адик, нежить и женщинов в нежить превращаешь. Они, конечно, разные. Но от нас зависит, как мы их видим. Как мы их видим, такими они и становятся».
Вдруг Адик вскочил: «Да ладно, дед! Ведь когда твои друзья-большевики нам доказали, что на небе пусто, пришлось искать что-то в глубинах земли, в ее пещерах, в ее пропастях, в ее слизи. Я смысл существования искал, я думал, что есть Сатана, и даже сатанистом одно время был. Но и Сатаны нет, есть слизь человеческая, живая и неживая».
Он вдруг хлопнул меня по спине: «А чего мы жилье Вована не посмотрели до сих пор? Пошли, пацаны, пошли. Да не дрейфь, хуже нет дрейфить. А ты, дед, захочешь, тоже к нему приходи!»
Но Эрик завалился на диван:
«Я поспать должен».
А мы очутились в моей комнате. Эрнест тоже. Книги, пианино, пишущая машинка и фотопортрет моего деда, который я перевесил в изголовье постели. «Ну вот, – сказал Адик, – вот тебе и великий черепах, твой дед». А далее произошло нечто невероятно жуткое. Портрет словно налился какой-то жизненной силой. Глаза деда засверкали, а руки и плечи разорвали бумагу, и оказался он в моей комнате сидящим за небольшим журнальным столиком. Сим охнул, побледнел и рухнул на пол, на минуту открыл глаза, пробормотал: «Я художник, существо чувствительное». И снова закрыл глаза, и стал белым, как школьный мел.
Адик сказал: «Навсегда ушел. Отправился к месту своего вечного пребывания, устье реки Жабенки в коллектор. Там разложится, и рачки им будут питаться». Он потер шею: «Я, пожалуй, тоже удалюсь. Делишек много, да еще две лягвы не оприходованы. И Сима с собой прихвачу». Он завернул его в газету, как большую покупку, взял под мышку и вышел, хлопнув входной дверью.
«Н-да, – сказал дед Моисей, – чудес на свете много, но прошу учесть, что все же по-прежнему есть тьма и свет, а Сим решил, что все, что не на небе, – это тьма. Но даже среди жаб можно найти светлых, которые противостоят тьме. Сим этого не понял. Дела мой фотопортрет из старой фотки, он воображал, что соприкасается с темной силой, а когда я вышел из его снимка, он понял свою ошибку. Но поздно. Я как черепаха Тортилла с золотым ключиком».
«Ключик от чего?» – спросил я, вспомнив Буратино.
Никто не ответил. Адик с Симом ушли.
Дед сказал: «От квартиры твоей будущей. Только пока он невидим. Ты его расколдуешь. Возвращаюсь на бумагу, а ты теперь дальше сам все должен искать и прояснять. Главное – семью береги!»
«Так ты жив или нет? – не выдержал я. – Ты же только на фотопортрете был…»
«А я, как слепой Тиресий, живу и смотрю внутренним взором. Вижу смысл, это главное. Древние греки ведь говорили, что тот, кто живет духом, не умирает. Потому что дух никогда не умирает».
«А где же нежить?» – крикнул ему я.
«Повсюду, – ответил дед. – А внешних отличий от человека немного».
«Точно, – подтвердил Эрнест Яковлевич, не удивившись явлению моего деда, – да и человеков мало осталось. А ты, Владимир, держитесь с Клариной за меня. Помру – комната вам. И выдумывать ничего не надо. А Инга себе найдет жилье, за нее не беспокойся!»
И он выскользнул из комнаты, а фото снова повисло над моим изголовьем.
Инга уходит с семьей из квартиры
ebooksa