Предводительница: Если тебе это интересно, то он ушел совсем по другой причине.
Йахве (опускаясь на стул): Хочешь, чтобы я спросил тебя – по какой?
Предводительница: Он ушел, для того чтобы принести себя в жертву.
Йахве: Ах, вот оно что. Ему что, не дает покоя слава Ицхака?
Предводительница: Мне кажется, скорее, его собственная слава.
Йахве: Только не говори глупости, женщина. Все знают, что у него просто дурной характер и больше ничего
Предводительница: Я не уверена, что знаю много людей, которые принесли себя в жертву из-за дурного характера.
Йахве (поднимаясь со стула, повышая голос): А я говорю тебе, что у него просто дурной характер и ничего больше… Да, еще какой, можешь мне поверить! Склочный. Подозрительный. Упрямый. (Медленно идет по сцене). Он был такой всегда. С того самого дня, когда я позвонил ему и сказал, что от него произойдет великий народ, а он в ответ только сухо поблагодарил меня, как будто я сообщил ему, что он выиграл в беспроигрышную лотерею кубик Рубика. Жалкий гордец! (Остановившись). А потом? Когда я позвонил ему, чтобы сказать об Ицхаке? Знаешь, что он мне ответил? Он сказал, что подумает. Потому что, ему, видите ли, завтра рано вставать, и он пока еще не совсем уверен, что найдет для этого подходящее время. Он разговаривал со мной так, как будто я избрал его за какие-то заслуги, а не просто взял телефонный справочник и ткнул пальцем в первую попавшуюся страницу. Вот так! (Взяв в руки справочник, показывает). Чистая случайность и ничего больше. В конце концов, Судьба могла выбрать вместо него какого-нибудь жалкого актеришку, который сыграл бы все это в наилучшем виде, вместе со всеми этими, воплями, причитаниями и прочувственными монологами. Или какого-нибудь очередного Зиббеля, который с удовольствием придушил бы всех своих детей только бы ему попасть в вечерние новости. Но эта дура почему-то выбрала его. И вот теперь он идет, чтобы принести себя в жертву, как будто за это его ждет, по крайней мере, Нобелевская премия. Дурак… (Неожиданно громко). Ох… (Приседает, схватившись за живот).
Предводительница: Что с тобой?
Йахве: Мне кажется, он всадил в себя нож.
Предводительница: Авраам?
Йахве: Ох… (Сгибается). И притом – прямо в сердце.
Предводительница: Бедный.
Йахве: Не претворяйся, что тебя это заботит! Уж я-то знаю, какой кусок льда можно найти у тебя в груди вместо сердца. (Дергаясь). Ох… А теперь, если тебе это интересно, он перерезал себе горло… Мне больно! Больно! Больно!
Предводительница: Потерпи. Это сейчас пройдет.
Йахве: Терпи сама. (Согнувшись, медленно идет по сцене). Больно. (Монотонно) Больно. Больно. Там. Тут. Везде. (Медленно ковыляя, добирается до стула). Отдает в колено, давит в груди, стреляет в затылке…
Короткая пауза.
Господи, как же я устал. (Садится на стул, сидит, согнувшись, держась руками за живот). Хочешь все сделать как надо, а тебе за это норовят перерезать горло или воткнуть в живот нож – и все потому, что ты пытаешься делать то, что должен и ничего больше. (Подняв лежащий на полу Справочник, медленно распрямляется, негромко). Сто миллионов лет растишь траву и сажаешь деревья, а потом приходит какой-нибудь Зиббель и швыряет на землю свои окурки и бутылки и превращает все вокруг в сраный пустырь, на котором уже никогда ничего не вырастет… И откуда они только взялись, Господи, эти Зиббели!.. Зиббель – парикмахер, Зиббель – садовник, Зиббель – философ, Зиббель – президент. Пять миллиардов одних только Зиббелей, пропади они все пропадом. Иногда мне кажется, что даже Бог у них тоже должен быть каким-нибудь Зиббелем, – Зиббель Всемогущий. Зиббель Милостивый. Зиббель Всевидящий. Этакий розовощекий дурачок, который сидит на облаке и поощряет праведников раздачей дешевых сувениров. (Бормочет). Уж он-то не будет водить их по пустыне и обещать в награду какой-то драный клочок земли. Этот сразу отдаст им на съедение весь мир, – все, куда они только смогут дотянуться своими грязными ручонками. (Быстро поднявшись со своего места). Тихо! (Прислушивается, озираясь).
Предводительница: Что?
Йахве: Он возвращается.