– Тогда из-за чего?
– Я прошу вас помочь Наоми и ребенку в мое отсутствие. Пусть я и разочаровал вас, они в этом не виноваты. Я прошу вас с мамой приглядывать за моей женой, – добавил он, – и разрешить ей переехать к вам, когда подойдет срок. Так или иначе, это будет ваш внук, ваша кровь.
– С чего ты так решил? – скривился в ответ отец. – Я бы не стал верить этой девице на слово.
Джейкоб уехал. Возле моста через Мидл-Форк он остановил машину и, немного подумав, развернулся обратно. Блэкберн сгребал граблями листья на кладбище. Хоть рядом никого не было, Блэкберн, как всегда, надвинул шляпу на глаза, словно даже мертвецы могли испугаться его изуродованного лица.
– Больше нам никто не поможет, – сказал ему Джейкоб. – Поэтому я приехал к тебе.
Пристроив ствол винтовки на сгиб правого локтя, Джейкоб потуже затянул завязки капюшона. Сдвинул перчатку, чтобы посмотреть на часы, и с удовлетворением отметил, что минутная стрелка медленно, но неуклонно движется по кругу, отсчитывая время. Еще несколько минут, и Мерфи должен будет его сменить. В Северной Каролине сейчас самый разгар дня. Джейкоб представил себе, как на другом конце мира Наоми сидит перед камином.
Как бы он ни замерз, противнику на другой стороне реки было еще холоднее. Джейкоб видел, во что одеты убитые враги: рыжевато-коричневые куртки, под которыми был в лучшем случае свитер. Материал курток был мягкий и податливый, как одеяла, которыми Джейкоб укрывался зимними ночами. Некоторые солдаты уверяли, что северокорейцы смазывают тело негашеной известью и маслом. Как иначе можно выжить в такой холод, почти не имея одежды?
Краем глаза Джейкоб снова заметил движение. Сняв винтовку с предохранителя, он медленно повернул голову. Из темноты вынырнула человеческая фигура, и лезвие ножа вспороло куртку Джейкоба, царапнув кончиком по грудной клетке. Джейкоб схватил противника за руку, выронив винтовку, и они упали. Американец оказался сверху. Протянув руку, он нащупал ствол винтовки и ухватился за него, только в этот момент сообразив, что забыл примкнуть штык. Едва Джейкоб нащупал приклад и предохранительную скобу, как вражеский солдат обхватил его за пояс. Они скатились вниз по крутому берегу. Лед под ними не треснул, но от удара они расцепились. Винтовка выскользнула из руки и отлетела далеко в сторону.
Кореец был в одном свитере. Он был ниже Джейкоба, но широкоплечий, словно борец. В руке он по-прежнему сжимал нож. Солдаты стояли на четвереньках друг напротив друга, тяжело дыша, и воздух между ними наполнялся белыми облачками пара. Переведя дух, оба прислушались. И на одном, и на другом берегу царила тишина. Джейкоб сбросил перчатки и вытащил из ножен штык-нож. Никто из них даже не пытался подняться на ноги. Они подползли друг к другу, пытаясь ткнуть врага лезвием, но лед не позволял бить в полную силу, а Джейкобу к тому же мешала теплая куртка. Противник, подобравшись, вдруг рванул вперед. Его нож скользнул по шее Джейкоба, оцарапав до крови. Свободная рука корейца не удержалась на льду, и он упал лицом вниз, а в тот момент, когда ему удалось подняться на колени, штык-нож Джейкоба резанул его по левой щеке от уха до рта, и сквозь разрез блеснули белизной коренные зубы. Опираясь одной рукой о лед, чтобы сохранить равновесие, оба пытались рубить и колоть друг друга, но все происходило с медлительностью и жестокостью ночного кошмара. Противники снова сцепились, переплетясь руками, и покатились по льду. У середины реки они разделились, хватая ртом воздух и понимая: стоит закричать, и с обоих берегов начнется стрельба.
Стоя на коленях меньше чем в метре, враги могли отчетливо разглядеть друг друга в ярком театральном свете луны. Волосы у корейца были слишком длинными для солдата, и ему приходилось время от времени отбрасывать их со лба. Следы их схватки на льду были отмечены темными пятнами. Большую часть кровавых отметин оставил Джейкоб. На левой ладони кровь замерзла, склеив пальцы, и Джейкобу пришлось сжать и разжать кулак, чтобы высвободить их. Мужчины смотрели друг на друга, и дыхание их постепенно успокаивалось. Джейкоб заметил бородавку на подбородке корейца, прореху в его свитере. Казалось, каждая мелочь имеет скрытый смысл. Внезапно вражеский солдат бросился вперед, но не для того, чтобы пырнуть Джейкоба ножом, а чтобы сбить его с ног. Джейкоб упал, и лед под ним затрещал. Теперь сверху оказался противник. Американец вскинул левую руку, и предплечья участников схватки на мгновение столкнулись, а потом лезвие ножа корейца вспороло Джейкобу запястье. Следующий удар пришелся в левое плечо, и рука американца бессильно повисла. Треск льда усилился. Внезапно Джейкоб ощутил отстраненность от всего происходящего, даже от собственного тяжелого дыхания. Штык-нож выскользнул из ладони. Пространство и время вдруг слились в сверкающее небытие, а тело показалось обременительной оболочкой, которую так легко сбросить. «Просто сдайся, и боль скоро кончится», – пронеслось в голове. Но он не мог оставить Наоми.
Когда кореец снова занес нож, Джейкоб правой рукой оттолкнул противника, и тот потерял равновесие. Острие вонзилось в лед, а Джейкоб откатился в сторону. В круге лунного света противник высвободил нож, а Джейкоб подобрал штык. Словно исполняя странный церемониал, они встали на колени друг перед другом. Дыхание у обоих замедлилось, подчеркивая окружающее безмолвие. Пытаясь привстать на корточки, кореец поскользнулся, рухнул на спину и, проломив лед согнутыми в локтях руками, оказался в воде. Не выпуская нож, он попытался выбраться, выпростав на край полыньи сначала одну руку, потом другую. Джейкоб откинул штык-нож в сторону, подполз ближе и толкнул голову корейца вниз. Когда макушка снова появилась на поверхности, Джейкоб, уже распластавшийся по льду, схватил противника за волосы и снова погрузил его голову в воду что было сил. При этом лед под локтем обломился, и тогда Джейкоб осторожно убрал правую руку. Прижавшись грудью к замерзшей поверхности, он старался не дышать, но биение сердца было никак не унять.
«Забавно будет, если мое сердце проломит лед», – подумал Джейкоб. Наконец пульс замедлился. Американец напряг мышцы живота, оторвал руки и грудь ото льда и вздохнул. Подтянув правую руку под живот, он оттолкнулся, приложив ровно столько усилий, сколько требовалось, чтобы приподняться и распределить вес между ладонью и коленями. Потом он осторожно развернулся, убрал штык-нож в ножны и перебрался туда, где лед был прочнее. Тут раздался лязгающий звук, потом другой, и Джейкоб обернулся. Лязг доносился из-подо льда. На поверхности показалось лезвие ножа. В лунном свете оно горело серебристым пламенем.
Джейкоб выждал несколько минут, пока не убедился, что все кончено. Поддерживая равновесие здоровой рукой, он пополз на коленях, преодолевая по нескольку сантиметров за раз и медленно приближаясь к берегу. Впервые ему стало страшно. Джейкоб практически чувствовал, что ему в спину направлен ствол винтовки. Потом показалось, что с другого берега слышится шепот. «Не останавливайся, – сказал он себе. – Будешь ты двигаться или нет, корейцы все равно начнут стрелять». Наконец, почувствовав под ладонью песок, Джейкоб выбрался на берег.
Кто-то прошептал его имя, потом еще громче, более настойчиво. Это был голос Мерфи, но он шел с противоположного берега, как и луч фонарика, обшаривавший лед. Над береговым откосом, под которым сидел Джейкоб, послышался шум. Двое или трое. Они говорили по-корейски, передергивая затворы винтовок. Грохнули выстрелы, с другого берега ответили. В откосе нашлась выемка, и Джейкоб, оцарапав лицо о корни деревьев, залез туда. Выемка оказалась неглубокой. Джейкоб прижался спиной к влажной стене. Плечом он коснулся свода, и сверху осыпалось немного земли, обдав его влажным запахом. Он стал думать. Глубоки ли раны? Много ли крови он потерял? Умереть здесь, где никто и никогда его не найдет… Джейкоб старался не вспоминать о суевериях местных деревенских жителей. Или о том, как дома, в округе Уатога, собственными глазами видел блуждающие в вечных поисках огоньки на склонах Браун-Маунтин. Перестрелка утихла, но теперь северокорейцы будут наблюдать за рекой. «Нужно дождаться, пока зайдет луна, – сказал себе Джейкоб. – Может, тогда…»
Но сознание уже покидало его.
Глава 2
Когда преподобный Ханникат предложил Блэкберну место смотрителя, отец парня был против, но мать сказала, что в шестнадцать лет сын уже достаточно взрослый и может выбирать сам. Подумав денек, он решил согласиться. В основном потому, что так ему меньше придется видеться с людьми. Некоторые считали, что шестнадцатилетнему парню будет страшно ночевать в одиночестве рядом с кладбищем. Старики, собиравшиеся каждый день на крыльце магазина Хэмптонов, соглашались с этим мнением, хотя Брэйди Листер утверждал, что от одного взгляда на лицо Блэкберна любые призраки тут же разбегутся. Однако в те первые ночи Блэкберн не боялся. Мертвые не могли причинить ему большего вреда, чем уже причинили живые.
Теперь, спустя пять лет, Блэкберн пил утренний кофе и смотрел через окно своего домика на могильные плиты, которые постепенно проступали из темноты, словно раньше скрывались под землей. Блэкберн постукивал кулаком по столу, пытаясь убедить себя, что не виноват в произошедшем. Если не считать визитов к врачу, он старался не пускать Наоми в Блоуинг-Рок. Покупки, оплата счетов – Блэкберн все это делал сам. Наоми жаловалась, что ее держат взаперти, но зимний лед и морозы казались вполне подходящим предлогом. Однако пару недель назад начало теплеть. Когда Наоми открыла дверь, вместо муслинового халата и домашних тапочек на ней были бело-голубое платье и черные остроносые туфли. Черные волосы она прихватила парой черепаховых заколок. Наоми заявила ему, что сегодня четверг, а значит, в «Йоналосси» есть дневной сеанс. Блэкберн пытался отговорить ее от поездки, но она возразила, что Джейкоб ее отпустил бы: он ведь знает, как она любит кино, и можно хоть разочек выйти в город, прежде чем она уедет в Теннесси.
Блэкберн проворчал, что еще холодно, и заставил ее надеть пальто. Пока они ехали в Блоуинг-Рок, Наоми открыла сумочку и, глядясь в боковое зеркало, припудрила щеки и накрасила губы ярко-красной помадой. Когда они свернули на Мэйн-стрит, Блэкберн остановил машину перед кинотеатром, и Наоми начала выбираться из пальто. Он попросил ее не снимать верхнюю одежду, пока не войдет в помещение.
– Нет, я хочу, чтобы все видели мой живот, – заявила Наоми. – Они думают, будто могут меня пристыдить, но ничего у них не выйдет.