– А с чего это у тебя Лика вдруг сучкой стала? Потому что уволилась, тебя не спросила?
– И поэтому тоже, – пошатнувшись, ответил главврач.
Сыщик разом встрепенулся:
– Так это было ваше дежурство, когда Женя Оскомина умерла?
– А вы кто такой, молодой человек?
– Следователь Крымов, веду дело убитой семьи Оскоминых, – он заговорил тише, чтобы Троепольский не услышал их.
– То-то я смотрю, что где-то видел вас. Давайте-ка его на скамейку посадим, – кивнув на шефа, предложил бородач, – а то грохнется еще.
Они усадили Троепольского на скамейку.
– Вместе с Ликой они ее упустили, – вяло цедя слова, пояснил главврач и погрозил пальцем. – В ту самую ночь, будь она проклята…
Крымов вежливо взял бородатого старика за локоть:
– Отойдем на два шага?
– Хорошо, – ответил тот и бросил через плечо: – Сиди, Саня, тихо и не рыпайся.
– Что произошло в ту ночь? Когда умерла Женя?
– В ту ночь Лика Садовникова занималась этой девчонкой. Сказала: «Возьму удар на себя», – а меня отправила спать. Тем более что девочка была в отключке. Ей вкололи очередную дозу успокоительных и снотворного, чтобы не буянила. В таком состоянии я, как врач, был ей точно не нужен, хватило бы и одной медсестры. Я проснулся утром, пошел в палату. Лика была там. Сидела, как часовой. Сказала, что Женечка очнулась среди ночи, было невменяема, начала буянить, вырываться и кричать…
– Так она очнулась?
– «Синий чулок» так сказал. Она ей сделала очередной укол, и та заснула. Когда я утром зашел в палату к Женечке, ее лицо мне сразу не понравилось. Землистое, под глазами круги, как будто только что преставилась. Жуть, одним словом. Я еще подумал, что в таком режиме она вряд ли долго протянет. Она, несомненно, страдала, как будто девчонку чего-то лишили, орган какой-то отрезали, отняли у нее что-то жизненно важное.
– Куклу, – едва слышно пробормотал Крымов.
Он сказал это самому себе – даже отвернулся, но доктор услышал его.
– Что, простите? – переспросил Погорельцев.
– А где была ее кукла, когда вы вошли?