Зеелиг возвращается и наполняет рюмки. Козоле шипит ему в лицо:
— А помнишь, как ты ром хлестал со страху? Тебе бы в морге ночным сторожем быть!
Зеелиг примирительно машет рукой.
— Быльем все это поросло, — говорит он. — Будто никогда и не было.
Фердинанд опять умолкает. Ответь Зеелиг резкостью, скандал разыгрался бы тут же. Но эта необычная податливость сбивает Козоле с толку, и он теряет решимость.
Тьяден раздувает ноздри, да и мы все с наслаждением поднимаем носы: ром недурен.
Козоле опрокидывает свою рюмку на стол:
— Не желаю я твоих угощений.
— Дурья голова, — кричит Тьяден, — лучше бы ты мне отдал! — Пальцами он пытается спасти все, что еще можно спасти. Результат ничтожен.
Пивнушка постепенно пустеет.
— Шабаш, — говорит Зеелиг, опуская жалюзи.
Мы встаем.
— Ну, Фердинанд? — спрашиваю я.
Козоле мотает головой. Он все еще колеблется. Нет, этот кельнер — не настоящий Зеелиг.
Хозяин открывает нам двери:
— Мое почтение, господа! Спокойной ночи! Приятного сна!
— Господа! — хихикает Тьяден. — Раньше он говорил: «свиньи»...
Козоле уже переступил порог, но, взглянув случайно вниз, видит ноги Зеелига, еще обутые в давно знакомые нам краги. Брюки на нем тоже еще военного образца — с кантами. Сверху — он хозяин пивной, а снизу — еще фельдфебель. Это решает дело.
Одним движением Фердинанд поворачивается. Зеелиг отскакивает. Козоле следует за ним.
— Послушай-ка, помнишь Шредера? — рычит он. — Шредера, Шредера! Знакомо тебе это имя, собака? Вот тебе за Шредера! Привет из братской могилы!