Собачонка нашлась… Она лежала на боку недалеко от ведущей к дому тропинки. Наверное, до последнего пыталась защищать своего хозяина. Ее убили выстрелом, а потом пинком отшвырнули в сторону. Сволочи! Одна клыкастая фашистская сволочь!
Доктор сидел за столом, спиной к входной двери. Захотелось позвать, окликнуть, но Митяй не стал. На ватных ногах он обошел стол, замер под укоризненным взглядом мертвых глаз. От подбородка на некогда серую, а сейчас бордовую сорочку стекала алая струйка крови. Доктора убили не выстрелом, доктору порвали горло быстрым, полным ярости и нетерпения движением. А перед этим, кажется, пытали. Нет, не кажется… Митяй сглотнул, отвернулся.
Опоздал ли он? Однозначно, опоздал! Тимофея Ивановича уже не спасти. Он отдал свою жизнь, защищая какую-то тайну. Защищая своего последнего пациента. Пациентку… Старенький, тщедушный, он не испугался и не поддался. Митяю очень хотелось думать, что не поддался. А иначе все, через что они прошли, будет зря. Что же это за цель, если на пути к ней ты теряешь друзей одного за другим?
Они все понимали, что Тимофей Иванович рискует. Наверняка, он сам понимал это лучше остальных. Боялся ли? Митяю этого никогда не узнать. Теперь самое важное для него – узнать, где Лидия, что с Лидией.
Когда-то он сам был пациентом Тимофея Ивановича. Не долго, всего пару дней. Но, помнится, батя узнавал у доктора, как быть с Митяем, если фрицы нагрянут с обыском. Батя спрашивал, а доктор что-то отвечал. Вспомнить бы, что. Тогда Митяя не волновали такие мелочи. Сказать по правде, его тогда мало что волновало, в таком он был состоянии. Но если напрячься, если вспомнить…
Выбор был невелик. И у самого Тимофея Ивановича, и у его пациентов. Летом – это был погреб, а зимой баня. Баня притаилась на краю участка за старой вербой, издалека она могла сойти за сарай. Вот только не было у доктора никаких животных, кроме собачки. Животных не было, а баня была. А сразу за баней – густо поросший ивняком берег небольшой речушки. Если уходить по воде, собаки не возьмут след. Это Митяй узнал еще в партизанском отряде. Наверное, предполагалось, что тот, кого доктор будет прятать в бане, сможет уйти сам, без посторонней помощи. Лидия бы смогла? Митяй не знал, но собирался выяснить.
До бани он шел в кромешной темноте, почти не разбирая дороги, налетая на подмерзшие к ночи кочки, оскальзываясь. Считай, на ощупь шел. А потом увидел свет – тонкую полоску, пробивающуюся из-под какой-то тряпицы, занавешивающей окно. Плохо. Плохо и крайне неосмотрительно. Если смог увидеть он, то сможет увидеть и кто-нибудь другой. Тот, кто пришел к бане на несколько минут раньше.
Митяй вытащил нож, обошел баню, вышел к топкому речному берегу, отыскал осину. Осины он теперь узнавал безошибочно. Наловчился.
Кол удобно лег в ладонь. Не тот короткий, который он отдал Соне, а длинный, почти двухметровый. По опыту Митяй знал, что главное – не подпустить упыря близко. С колом чаще всего получалось не подпустить. Пуля тоже могла бы на время их остановить, но стрелять нельзя, слишком опасно. Значит, придется по-тихому.
Митяй подкрался к двери, прислушался. Тишина. Но это ровным счетом ничего не значило. Упыри могут действовать в тишине. Да и Лидия сейчас не в том состоянии, чтобы кричать.
Митяй легонько толкнул незапертую дверь. Он уже приготовился к скрипу несмазанных петель, но доктор, похоже, ко всему относился основательно. Дверь приоткрылась без единого звука, Митяй ужом скользнул внутрь, в пахнущий сосновой смолой и березовыми вениками предбанник. Здесь имелась вторая дверь, незапертая, неплотно прикрытая. Из узкой щели в предбанник лился свет керосиновой лампы, прорисовывая на сосновом полу яркую полосу.
И снова тишина. Нет, не тишина… Вместе со светом в предбанник прорывался звук. Мерзкий, низкий, похожий на кошачье урчание. Митяй до боли в костяшках пальцев сжал осиновый кол, переступил порог.
Лидия лежала на полу, раскинув в стороны руки. На ней была чистая одежда, не та, в которой Митяй видел ее в своем сне. Но все остальное… Лидия казалась неживой. Да и с чего бы ей быть живой, если над ней склонился упырь? Склонился, урчал и жадно причмокивал. Или если все еще урчал, значит, есть надежда?..
Митяй замешкался всего на мгновение. Он уже заносил осиновый кол над Вольфом, когда тот обернулся. Это было неуловимое взглядом, стремительное движение. Такое неуловимое и такое стремительное, что Митяй просто не успел среагировать. Вот так, с занесенной над головой рукой, он и отлетел к стене, больно ударившись затылком о дубовый полок. Осиновый кол выпал из руки, закатился в темноту под лавку. От удара мир, и без того тусклый, поблек окончательно. Митяй еще только пытался встать, а Вольф уже стоял прямо перед ним. Он стоял, широко расставив ноги, небрежно заложив руки за спину, и разглядывал с холодным интересом. Когда Митяй от злости и от природного упрямства попытался дотянуться до кола, Вольф небрежным движением отшвырнул кол еще дальше, к нерастопленной печке. Его верхняя губа дернулась вверх, обнажая упыриные клыки, а бледно-голубые, по-рыбьи стылые глаза полыхнули красным.
Удар сапогом пришелся Митяю в живот. Больно было так, что он не смог даже закричать, не осталось ни сил, ни воздуха в легких. Весь воздух вышиб тяжелый армейский сапог. Митяй застонал, сложился пополам. И тут же получил носком сапога в челюсть. На сей раз, не так сильно, чтобы потерять сознание от боли, но достаточно, чтобы откинуться назад и снова удариться затылком о стену.
Вольф собирался его убить. Сначала Лидию, а потом и его. Но перед этим он хотел поиграть. Вот такие у него были развлечения. Обычные упыри хотели только одного – жрать! С обычными упырями можно было управиться, особенно, если знать их слабые места. У Вольфа, наверное, были слабые места, но он точно не являлся обычным упырем. Он был особенным, он был выкормышем фон Клейста. И у него единственного сохранился разум и воля. Вот такой эксперимент. Куда более удачный, чем в случае с ним, с Митяем. От экспериментов фон Клейста Митяю, возможно, тоже кое-что перепало. Хотя бы вот эти его сны. Но нечеловеческая сила, похоже, досталась только этому белобрысому уроду.
Вольф снова его ударил. На сей раз не сапогом, а затянутым в перчатку кулаком. Из носа и разбитой губы потекла кровь, Митяй вытер ее рукавом. Пока вытирал, украдкой вытащил нож, свое последнее оружие. Теперь нужно было подпустить упыря как можно ближе, но оставить себе место для маневров. А для этого упырь должен был над ним склониться.
И он склонился, присел на корточки, потянул за ворот, чтобы сподручнее было заглянуть в лицо. Или врезать. Это уж как повезет. Митяй очень надеялся, что повезет ему, а не Вольфу, что не отвернется фарт и не дрогнет рука.
Не повезло… Фарт не отвернулся. Но – обернулся Вольф. Обернулся на Лидию. Она стояла, пошатываясь, с камнем в руках. Одним из тех камней, на которые плещут воду для пущего жара. Лидия использовала камень не по назначению, она из последних сил опустила его на белобрысую макушку Вольфа.
Если бы Вольф был человеком, они с Лидией выиграли бы этот бой. Лидия выиграла бы его в одиночку! Но Вольф не был человеком, и череп его было не пробить камню, зажатому слабой женской рукой.