Топь он пересек так быстро, как только позволяла ему его новая суть. По тут сторону болота уже царил полдень. Солнце светило ярко и беспощадно, но, кажется, не опаляло. Наверное, потому, что Григорий больше не спешил выходить из потока. Он стоял на самом краю густого ельника и прислушивался. Не нужно было прислушиваться, достаточно было принюхаться. Пахло гарью и кровью…
Хорошо… Хорошо, что он не вышел из потока до того, как понял, что случилось непоправимое. Хорошо, что хватило ума и не хватило мужества принять все это своей человеческой, а не упыриной сутью, потому что даже упыриной вдруг сделалось почти нестерпимо больно. Так больно, словно бы он все-таки выпал из потока.
Он опоздал. В этом не было никаких сомнений. Этому было столько мучительно страшных доказательств…
Некоторые отстреливались, как вот этот старик, встретивший свою смерть с двустволкой в руках. Некоторых застали врасплох, как Шуру… Она лежала рядом с походной кухней, сжимая в руке поварешку. Варево в котелке уже давно выкипело, и нутро его покрылось черной копотью.
Григорий закрыл Шурины глаза, поправил сползший на лоб платок. Огляделся.
Можно было не спешить. Никого живого здесь больше не осталось. А встретиться с мертвыми было… нет, не страшно. Было больно! Вот так же больно, как встретиться с Шурой. Если не больнее…
Зосимовича он нашел в избе, служившей для отряда медпунктом. Зосимович сидел за столом, уронив седую голову на скрещенные руки, и на долю секунды Григорию показалось, что доктор просто спит после тяжелой ночи. Но в ноздри тут же шибанул густой запах крови, не оставляющей и толики надежды. Но Григорий все еще надеялся. Наверное, потому все-таки вышел из потока и позвал:
– Лидия! Лида!
Ответом ему стала тишина. Лишь какая-то пичуга испуганно забилась об оконное стекло. Дурная примета, как сказала бы Зося. Да уж, куда дурнее…
Выйдя из избы, Григорий все-таки снова натянул на себя эту невидимую броню. Чтобы, когда он найдет Лиду, устоять, сдюжить не перед болью даже, а перед уже испепеляющим душу яростью.
Он обошел все дважды. Хотя ему нынешнему хватило и одного раза, чтобы понять: ни Лиды, ни Сони среди убитых нет. Они могли уйти до того, как нагрянули каратели. И это было бы настоящим чудом. Их могли забрать с собой фрицы. И это было страшно, но все равно давало надежду. Если он поспешит. Поспешить означало бросить убитых. Сначала их терзали звери двуногие, а очень скоро станут терзать звери четырехлапые.
Братская могила получилась большая и глубокая. Григорий работал, сцепив зубы, не позволяя себе думать, не позволяя вспоминать и скорбеть. Когда все закончил, вышел из потока, присел прямо на землю, сунул в зубы папиросу. Пять минут он позволит себе быть человеком, а потом снова превратится в зверя и возьмет след. Если будет кого спасать, спасет. Если он опоздал, придет время для мести.
– Ну, и что это было? – Стелла смотрела на Власа зло и требовательно одновременно.
Чтобы хоть как-то укрыться от этого взгляда, он закурил, спрятался за дымовой завесой. Но разве Стеллу может остановить такая мелочь?
– Я спрашиваю, что случилось? Влас, почему ваш товарищ так поспешно ушел?
– Митяй тоже ушел, – сказал Всеволод мрачно.
По глазам было видно, что парень сейчас разрывается на части. С одной стороны, ему хочется помочь другу. С другой – отыскать и спасти эту свою необыкновенную подружку. Влас его понимал, он и сам разрывался на части. Вот только, в отличие от Всеволода, он нес ответственность за тех, кого оставил в лагере.
– Почему они ушли? – повторила Стелла свой вопрос. По голосу было ясно, что она уже готова взорваться. Такой у нее был взрывной темперамент.
– Мы получили информацию о готовящемся нападении. – Полуправда всяко лучше молчания.
– Когда? – Стелла удивленно вскинула брови.