Дженнифер выставила перед собой ладони:
— Я сама не знаю, почему, ясно? Я уже лет на двадцать с такими увлечениями опоздала, но ничего не могу с собой поделать. Мне нравится! Музыка, танцы и, блин, мальчики красивые, в конце концов, — она жестом приказала вскинувшемуся Дину промолчать. — Ни слова, Дин! Я уже достаточно наслушалась от своих детей.
У Дина снова отвисла челюсть:
— Детей?
— Ну да. Десятилетняя девочка с острым язычком и восьмилетний мальчик с неважным характером.
— Наверное, они сейчас дома с папой.
Дженнифер рассмеялась:
— Дин, тебе никто не говорил, что ты проницательный, как радиация? Нет, я, как сейчас это называют, мать-одиночка. По ночам за моими детьми присматривает подруга, а днем, когда она на работе, я смотрю за ее детишками, — она фыркнула. — Завтра, например, мне надо отвезти Билли на футбол.
Дин поднял стакан:
— Так ты настоящая мамочка-наседка?
— Чертовки верно. Прости-ка, — Дженнифер отошла к другому клиенту.
Дин посмотрел ей вслед и подумал, что сейчас она кажется еще привлекательней. Но какая теперь разница? Дин не увлекался примерными мамочками, не особо любил детей, а мальчуковые группы и вовсе считал исчадиями ада.
«Что бы я не услышал, а в этой футболке она просто огонь…»
Тем временем раздался голос Манфреда:
— Ладненько, чуваки и чувихи! «Скоттсо» снова с вами!
Дин повернулся и обнаружил, что члены группы собираются на сцене и готовят инструменты. Потом они начали играть вступление к «Rock On» Дэвида Эссекса[66], и, к тому времени, как Манфред абсолютно по-жуткому вывел: «Эй, ребятки, рок-н-ролл!», Дин почти что осушил стакан.
— Эй, ты же Дин?
Дин оглянулся и увидел Жанин. Только теперь он разглядел, как низко на ее бедрах сидят обтягивающие джинсы, и насколько короткая на ней толстовка, и как в тусклом свете мерцает голубой камешек пирсинга у нее в пупке.
— О… ты ведь Жанин?
— Ты меня запомнил! — она посмотрела на сцену, где барабанщик вступил совершенно не вовремя, и воскликнула: — Боже, ка-а-кие они крутые!