— Благодарю, я сам, — его оттеснил высокомерный слуга гостьи и с величайшей осторожностью и почтительностью начал помогать своей госпоже с разоблачением.
Та выглядела смущённой, опечаленной и растерянной. Майяри даже предположила, что девушка с большим удовольствием покинула бы этот дом: её собственный слуга и господин Давий всё решили сами.
— Гварий, — негромко позвал домоправитель, и его рокочущий голос разнёсся по дому подобно волнам речного прибоя.
Из темноты кухонного коридора вынырнул невысокий худой парень с русыми волосами. Майяри видела его и раньше. Он помогал на кухне, выполнял поручения господина Давия по дому, чистил дорожки в саду и вообще занимался всем, что прикажут. Всегда беззаботный и улыбающийся, сейчас он выглядел непривычно строго. Даже набросил поверх рубашки тёмный кафтан, застегнул его все пуговицы и не поленился повязать шейный платок. С достоинством поклонившись высокородной гостье, оборотень молча прошёл в сторону… наверное, Дубовой Рощи.
У Майяри возникло ощущение, что она находится на представлении. И разыгрывалось это представление главным образом для спутника госпожи Лоэзии. Просто господин Давий больно уж добродушно посматривал на него. Да ещё эти Дубовые Рощи… Майяри пока плохо знала дом, но она даже подумать не могла, что у здешних комнат могут быть какие-то названия кроме «гостиная на первом этаже» или, например, «спальня харена». Несмотря на тяжёлое неприятное ощущение, словно бы её в очередной раз поймали, в груди Майяри зашевелилось веселье.
Господин Давий провёл гостей в небольшую уютную гостиную с окнами, выходящими на сад. Первое, что бросилось Майяри в глаза, — это большая картина на стене в тяжёлой раме, на которой была изображена сумрачная дубовая роща, пронизанная яркими лучами света. Висела она как раз напротив окна, за которым царили белоснежные владения зимы, и возникало ощущение, что в комнате два окна: одно в зиму, другое в лето.
Госпожа Лоэзия грациозно опустилась в кресло и мягко оправила длинные рукава серебристо-серого платья. Эти движения почему-то зацепили Майяри и выудили из памяти воспоминания о прошлом. Спина распрямилась ещё сильнее, плечи развернулись и опустились, подбородок, наоборот, чуть приподнялся. На растерянность и тревогу внутри словно бы надели цепи, усмиряя их. Воцарившийся на мгновение покой перерос в царственную безмятежность и невозмутимость. Манеры, старательно вытравливаемые в течение шести лет, будто бы никогда и не забывались.
На какое-то мгновение Майяри вознамерилась остаться на ногах, но вовремя вспомнила, что находится не в Сумеречных горах, где господин не мог позволить себе сидеть в присутствии слуг, чтобы те не смели смотреть на него сверху вниз, и с величайшей грацией опустилась в кресло. Рукава и подол платья поправлять не пришлось: каждая их складка казалась намеренным воплощением искусства.
Дверь открылась, и внутрь вошёл Гварий с подносом, на котором дымился чайник с травяным отваром, нежно белели фарфоровыми боками чашки и блюда с фруктами и свежим печеньем. Слуга госпожи Лоэзии направился было к парню, чтобы принять поднос, но господин Давий ненавязчиво потеснил его, явно намекая, что на своей территории чужого самоуправства не потерпит.
— Угощайтесь, — пророкотал домоправитель. — Печенье совсем свежее. Специально для господина Ранхаша пекли, очень он его уважает.
Госпожа Лоэзия заинтересованно уставилась на печенье, и Майяри, пристально следящая за ней, озадачилась. Неужто этой девушке действительно нравится харен? Странно, что он вообще способен нравиться женщинам. Хотя, может быть, она просто не знает его с этой стороны? Вдруг господин Ранхаш на самом деле очень страстный и романтичный мужчина, просто зачем ему показывать это ей, участнице расследования, которое он ведёт. Но представить харена страстным и романтичным не получилось.
Высокомерный оборотень, не получивший возможности поухаживать за госпожой, всё же не сдался и, взяв чайничек, начал разливать отвар по чашкам. Рука его дрогнула, когда он наполнял чашку Майяри, и кипяток плеснул на её новое платье восхитительного тёмно-зелёного цвета.
— Боги! — в ужасе зажала рот руками госпожа Лоэзия и, опомнившись, подалась вперёд.
— Госпожа… — растерянно и испуганно протянул оплошавший оборотень, но Майяри успела заметить его пронзительный, ничуть не виноватый взгляд.
— Ваша рана! — охнул домоправитель.
— Ничего страшного, — холодно отозвалась Майяри и небрежно набросила на расплывшееся по левому бедру пятно салфетку. — Господин Шидай ещё утром наложил обезболивающую мазь, так что я всё равно ничего не чувствую.
К тому же отвар, пройдя через два слоя юбок и панталоны, успел остыть и был лишь слегка горячеватым.
— Мне так жаль! — искренне выдохнула госпожа Лоэзия.
— Прошу меня простить, — смиренно присоединился к извинениям виновник происшествия.