– Видно, мое будущее и впрямь никудышное, – засмеялась Брайс.
Хант не улыбнулся:
– Что было потом?
– Я вернулась в зал ожидания. Даже туда долетали пронзительные крики Оракула. Она проклинала меня последними словами. Послушницы бросились на ее крики.
– Я спросил про твоего отца.
– Он назвал меня никчемностью, позорищем и вышел через дверь для важных персон, чтобы никто не видел, кто он мне. Я поспешила следом, но его уже не было. Он уехал, не став меня дожидаться. Я пешком добралась до его дома и увидела свои вещи, вынесенные на тротуар.
– Придурок! Неужели Данаан не вмешался и позволил, чтобы его родственницу вышвырнули из дома, как нашкодившего котенка?
– Король запретил Рунну вмешиваться, – сказала Брайс, сосредоточенно разглядывая свои ногти. – Рунн хотел вступиться за меня. Но король пригрозил ему… уж не знаю чем. Я взяла такси и поехала на вокзал. У меня даже денег на поезд не было. Спасибо, Рунн выбежал и сунул их мне в руку.
– Представляю, как разозлилась твоя мать!
– Не то слово… А Оракул, оказывается, злится до сих пор.
– Я бы считал это своеобразным знаком отличия, – сказал он, улыбнувшись одними губами.
Брайс тоже улыбнулась, хотя ее и не тянуло на веселье.
– Ты, пожалуй, единственный, кто так думает.
Глаза Ханта вновь задержались на ее лице, и это не имело никакого отношения к словам Оракула.
– Нашел что-нибудь? – спросила Брайс.
Откликнувшись на ее молчаливую просьбу сменить тему, Хант повернул к ней ноутбук:
– Который день просматриваю это сборище древностей, и всего одна находка.
Он указал на изображение терракотовой вазы, возраст которой оценивался почти в пятнадцать тысяч лет. Судя по датировке, ваза появилась лет через сто после гибели принца Пелиаса, но тогдашнее население Мидгарда еще помнило кристаллоса. Быстро взглянув на каталожную справку, Брайс сказала:
– Ваза находится в одной из галерей Мирсии.
Между Лунатионом и Мирсией было две тысячи миль, часть которых приходилась на море. Брайс повернула ноутбук к себе и щелкнула по значку эскиза, открыв галерею снимков: