– Довольно бодаться. Давайте разберем, что произошло. Итак, мы… перешли. Но вместо того чтобы переместиться вверх или вниз по цепи Долгой Земли, мы перешли в другом направлении…
– Условно говоря, – вставил Джошуа.
– И оказались здесь. На планете другой звезды.
– Так и ожидалось, – сказала Индра. – По отрывочным подсказкам, полученным из неполного общения леденцов с Мыслителем, Долгая Земля – это цепь миров, как ожерелье, дрейфующее в некоем многомерном пространстве. Оно может спутываться, а может пересекаться с другими ожерельями, другими Долгими мирами, дрейфующими в более сложном континууме.
– Вроде этого, – согласилась Мэгги.
– Да. Мы считаем, что Мыслитель – это машина, чтобы представить эти более далекие миры, эти грандиозные прыжки. И в сочетании с моей волей, моей способностью декогерировать…
– Упс, я потерялась, – сказала Мэгги.
– Переход – свойство разума, – пояснил Лобсанг. – И Мыслитель, который мы построили, самый мощный разум, который видела наша маленькая планета. Отсюда и этот колоссальный переход.
– Значит, именно так серебряные жуки переходили в свой Долгий мир? – спросил Джошуа.
– Да, – ответил Лобсанг. – Но то была случайность. На этот раз мы все контролируем.
– Или Мыслитель, – добавил Джошуа.
– И что теперь? – спросила Мэгги. – Вы говорите, что теоретически мы перешли через соединение между одним Долгим миром – Землей – и другим. Я думала, что Долгие миры должны быть связаны с развитием разумной жизни. Я не вижу тут признаков разумных существ. Я вообще не вижу тут никакой жизни.
Джошуа продолжал всматриваться в объекты на горизонте.
– Насчет этого…
– Если это Долгий мир, – сказал Дэв, – то сможем перейти по нему. Я имею в виду, на восток или запад.
– Да, – согласился Лобсанг. – Как Салли Линдси и ее отец переходили по Долгому Марсу. Разрешите мне.
– Проклятье.
Джошуа проглотил гордость и принялся искать свои солнечные очки с диоптриями, чтобы лучше рассмотреть далекие объекты.
Но не успел он нацепить очки на нос, как произошел еще один скачок.
Свет снова изменился, и далекие объекты исчезли, но тяжесть, давящая на грудь Джошуа, осталась.