— Прошу, прекрасная госпожа, — Лаэ учтиво отворил дверь. — Я уверен, что наш лорд найдет способ отыскать то, о чем вы просите.
Найл выпроводил женщину, вышел в коридор.
Кай, не в силах больше сдерживаться, выплюнул пакость прямо на ковер.
Чертова дура, предательница!
Он шарахнул кулаком по стене, ободрав костяшки.
Нашла себе кого получше.
Предательница.
Она еще пожалеет, что разговаривала с ним так нагло.
Плохо дело. Ласточка понюхала бинт с пятнами скудных выделений и поморщилась. Гнилостный запах был ей слишком хорошо знаком. Бледная сухая рана с отечными краями, грязноватый налет. К вечеру жар у Раделя спал, после проливного пота начался озноб. Лорд очнулся, но сознание оставалось спутанным. «Голова болит, — пожаловался лорд. — Позови Марка».
Ласточка почистила рану, превязала ее заново. Напоила лорда вином, разбавленным теплой водой — вино в маленькой баклажке принес найльский паренек. Он же принес пучок лент ивовой коры, нарезанной под стенами крепости, на берегу Лисицы. Ласточка который раз за сегодня поблагодарила бога, что им достался такой заботливый страж.
Беременная девица перетащила в комнату свою подстилку, и без особой нужды за дверь не выходила. Снаружи несколько раз шумели и ругались — это приходили бывшие жильцы, рвались внутрь, требовали хотя бы вернуть вещи. Лана сгребла в охапку кучу вшивых тряпок и демонстративно вышвырнула их за порог. Постояла, послушала ругань и угрозы, потом сморщила носик и улыбнулась Ласточке.
Ласточка криво улыбнулась в ответ. Ничего не кончилось, глупая девочка, подумала она. Пока лорд Радель жив — мы отделены от разбойников запертой дверью и парочкой суровых найлов. Если Господь таки приберет его, найлы и дверь испарятся, как не было… Да и защита разве те найлы? Когда их хозяин своим же людям головы походя рубит. Про Шиммеля тоже сказывали, что он ни своих, ни чужих не жалел.
И ты теперь такой, Кай?
— Ммммм, жарко… — промычал Радель, только что стучавший зубами под плащами и одеялами. — Окно открой… дышать… нечем…
По полу дуло, тянуло сквозняком. Кособокий ставень завесили рогожей, но спасала она мало. Гертран Радель метался и царапал желтыми пальцами шнуровку на груди.
— Милорд, миленький, потерпите. Нельзя окно открывать. Простынете, еще хуже будет. Давайте отвара выпьем, надо больше пить, чтобы жар вымыло… Лана, поддержи-ка милорда… подсунь ему мешок под спину, вот так. Вам удобно, милорд?
— Мммм… гадость… — взрослый мужчина морщился и отворачивался от чашки, как мальчик.
Стукнула дверь, открытая пинком. Вошел Лаэ, как-то странно вошел, мелкими шажками, закусив губу и не сводя глаз с чего-то маленького, то ли живого, то ли очень хрупкого в своей ладони. В другой руке у него болтался фонарь. Лаэ остановился посреди комнаты, твердо встал обеими ногами, и только тогда перевел взгляд на Ласточку.
— Вот, — сказал он. — Ты просила, прекрасная госпожа. Снадобье.
Ласточка подошла и заглянула в найльскую ладонь. Там лежало яичко — охристо-серое в пляшушем свете каминного пламени, с темным крапом, с обоих концов залепленное пуговками из древесной смолы.