Ябеда

— Но как Мик нашел меня двадцать лет назад? И Бернетт — как он узнал мое новое имя?

Слишком во многом предстоит разобраться, слишком много вопросов. Не уверена, что ответ мне нужен на каждый. Я помню нашу свадьбу. Как Мик говорил, что обожает меня. Как воткнул мне в волосы розу. «Мы встретились случайно».

— Думаю, не ошибусь, — откликается Мак-Кормак, — если предположу, что в обоих случаях дело в утечке секретной информации из полиции. Как ни печально, их навел кто-то из наших. Эта братия чертовски предана друг другу. Последовать за тобой в Бристоль — это Мик умно придумал.

Вспоминаю, как мы встретились — рисунки, мои брюки, ветер… Как естественно все это выглядело, как искусно переплелось с судьбой. Но все было спланировано. Он следил за мной. Прикидывал, как именно вклинится в мою жизнь — самое безопасное для него место.

— Но как вышло, что картины не были обнаружены? — Я в сердцах стучу кулаком по столу. Подскакивают стаканы с водой. — Если бы тогда, давно, полиция не зевала, а обыскала все здание сверху донизу, то непременно нашла бы картины и, может, даже арестовала художника!

Я спешу переписать прошлое, но на самом деле понимаю: даже раскопай они припрятанные картины, отыскать автора было бы почти невозможно, он ведь ни одной не подписал. В общем, пустое это дело — мечтать о том (господи, как больно об этом думать!), что было бы, а точнее, чего не было бы, не выйди я замуж за Мика.

— Они были все повязаны круговой порукой, — замечает Мак-Кормак. Рядом с ним за столом инспектор уголовной полиции, напротив — женщина-констебль. — Мы вытянули пару имен из Таллока, но потом он покончил с собой. Либи умер в тюрьме от рака пять лет тому назад. Я перетряхиваю старые архивы, но на это нужно время. Ты вот говоришь: здание плохо обыскали, а знала бы ты про все остальное. — Он проводит руками по лицу — похоже, всю ночь не спал. — Года три назад у меня было похожее дело. Знаешь, что меня бесило больше всего? Почти все, кто работал в тамошнем заведении, были в курсе.

Я залпом осушаю стакан. Роклифф не исключение.

— И почему молчали?

— По разным причинам. Главным образом, потому, что не хотели рисковать и смотреть правде в лицо. У них была работа, своя жизнь. Если бы Роклифф тогда прикрыли, все лишились бы заработка. Кусок хлеба для них был важнее всего прочего. Восьмидесятые известны безработицей. — Марк вздыхает. — Либо это, либо они сами были участниками.

— Сколько детей погибло, какие страдания они перенесли… — Я думаю о прошлом отрешенно, словно не я пережила все это. Меня обещали сводить к психологу. Не знаю, пойду ли. Для меня гораздо важнее, чтобы начала выздоравливать Джози. — Мне надо будет встречаться с Бернеттом в суде?

— Как сказать. — Марк Мак-Кормак по-прежнему добр и внимателен, но в нем появилась определенная жесткость — результат долгих лет работы в отделе по борьбе с извращенцами. — Будет зависеть от того, захочешь ли ты дать против него показания. — Он смотрит на меня оценивающе. Ему нужны надежные свидетели.

Я киваю:

— Чего бы мне это ни стоило. — А сама уже заглядываю в далекое будущее, когда он отсидит свой срок и снова выйдет на свободу. Так, пожалуй, мне никакой жизни не хватит. — И чтоб вы знали — я теперь Эва. Эва Этвуд. Джози тоже поменяет фамилию. Официально.

Отныне я буду самой собою и никем другим. Нам и без того предстоит сделать слишком много открытий, выяснить, кто мы на самом деле — я и Джози, — какими можем стать.

— Понимаю, — отзывается Мак-Кормак. — Мы благодарны тебе за сотрудничество.

Меня вдруг осеняет:

— Думаете, в Роклиффе еще остался кто-то…

Он кивает, не дав мне договорить.

— Скажем так: мы подобрались очень близко. Следили, выжидали. А теперь, после всех этих событий, я направил туда группу. Несколько человек были арестованы в деревне и довольно много по всему северу страны. Мои ребята захватили кучу предметов изобразительного искусства, если, конечно, можно так выразиться, фото и видео. Прикрыли несколько интернет-сайтов. И это еще не конец, как я думаю.