Морской ястреб

Глава XXV

Приговор

Все общество, под предводительством доктора, торопливо спустилось в нижнюю каюту. Сэр Оливер шел последним, между своими стражниками. Они собрались у постели Лайонеля, лицо которого было смертельно бледно, дыхание затруднено, а глаза мутны. Сэр Джон подбежал к нему, опустился на одно колено и, нежно обняв, приподнял его и прижал к своей груди. – Лайонель, – воскликнул он душераздирающим голосом. И затем, словно мысль о мести могла усладить и успокоить последние минуты его умирающего друга, он прибавил: – Мы теперь крепко держим негодяя. – Оливер, – спросил Лайонель хриплым голосом, – где Оливер? – Не стоит вам волноваться, – начал сэр Джон, но Лайонель перебил его. – Подождите, – приказал он немного громче, – Оливер жив? – Я здесь, – сказал Оливер хриплым голосом, и стоявшие между ним и его братом расступились, чтобы не загораживать его. Лайонель долго молча смотрел на него, слегка приподнявшись, потом снова медленно упал на грудь сэра Джона. – Бог милостив ко мне, грешному, позволяя мне, хотя и поздно, исправить содеянное мною зло. – Потом он снова приподнялся и, протянув руки к Оливеру, жалобно воскликнул: – Нолл, брат мой, прости! Оливер приблизился к нему, так как никто не препятствовал ему в этом. Руки его все еще были связаны за спиной. Он стоял перед своим братом, такой высокий, что касался тюрбаном низкого потолка каюты. Лицо его было мрачно. – Что я должен простить вам? – спросил он. Лайонель силился ответить, но снова упал на руки сэра Джона, ловя воздух. На его губах показалась кровавая пена… – Говорите, говорите, – послышался голос Розамунды с другой стороны кровати, и в голосе этом была агония. Он посмотрел на нее и слабо улыбнулся. – Не бойтесь, – сказал он, – я буду говорить. Бог пощадил меня для этого. Не обнимайте меня, Киллигрю. Я самый подлый из людей. Это я убил Питера Киллигрю. – Бог мой, – простонал сэр Джон. – Но грех мой не в этом, – продолжал Лайонель. – В этом не было греха. Мы дрались, защищаясь, я его убил. Но грех я совершил потом. Когда на Оливера пало подозрение, я подогревал его. Оливер знал, что это сделал я, но молчал, чтобы спасти меня. Я боялся, что несмотря на это, истина откроется, и я…я…завидовал ему, и я велел его захватить… чтобы продать. Его прерывающийся голос раздавался в полной тишине. Кашель сотрясал его, кровавая пена на губах его увеличилась. Но он снова собрался с силами и лежал, прерывисто дыша и пальцами перебирая одеяло. – Назовите им имя того человека, которого вы наняли, чтобы его захватить, – сказала Розамунда. – Джеспер Лей, шкипер «Ласточки», – ответил он, и она бросила на лорда Генри торжествующий взгляд, хотя лицо ее было серо и губы дрожали. Потом она снова повернулась к умирающему, почти безжалостная в своем старании вырвать у него всю истину, прежде, чем он навеки смолкнет. – Скажите, им, – попросила она, – при каких обстоятельствах сэр Оливер послал вас вчера на «Серебряную цаплю»? – Нет, не надо больше мучить его, он уже достаточно сказал, – вмешался лорд Генри. – Как мы были слепы, Киллигрю! Сэр Джон молча склонился над Лайонелем. – Это вы, сэр Джон, – пробормотал умирающий, – я ухожу, – и голос его, повинуясь последним проблеском воли, снова стал тверже. – Нолл, я ухожу, я загладил все, что мог. Дай мне, дай мне свою руку, – и он ощупью протянул свою правую руку. – Я дал был ее вам и раньше, но мои руки связаны, – в бешенстве воскликнул Оливер, и, собрав всю свою колоссальную силу, он внезапно разорвал связывавшие его веревки, словно это были нитки. Он схватил протянутую ему руку брата и опустился рядом с ним на колени. – Лайонель, мальчик!.. – Казалось все, что произошло за эти пять лет, ушло из его памяти. Его жестокая ненависть к сводному брату, сознание несправедливости, жажда мести – все умерло, было похоронено и позабыто. Даже больше – словно этого никогда и не было. Лайонель в ту минуту снова стал слабым, милым и любимым братом, которого он обожал, защищал и охранял и для которого, когда настал час, он пожертвовал своим честным именем и любимой женщиной и даже рисковал жизнью. – Лайонель, мальчик! – Это было все, что он мог сказать в этот момент, и потом: – Бедный мальчик, бедный мальчик, искушение было слишком велико для тебя. – И, наклонившись, он взял другую руку Лайонеля и держал обе в своей руке, крепко сжав их. В одно из отверстий пробрался луч солнца и осветил лицо умирающего, но сияние, разлитое теперь на нем, происходило от другого источника. – Оливер, Оливер, – прошептал он, – нет никого равного тебе. Я всегда знал, что ты настолько же благороден, насколько я низок. Сказал ли я достаточно для твоего спасения? Скажите, что он теперь спасен – обратился он к другим. – Он спасен, – сказал лорд Генри твердо, – я даю в этом свое слово. – Все хорошо. Что прошло, то прошло. Будущее в ваших руках, Оливер. – Он задумчиво улыбнулся, мысли его уже путались. – Я долго плыл вчера, дольше, чем когда-либо. Из Пенарроу до Трефузиса большой кусок. Но тогда ты был со мной, Нолл. Если бы мои силы иссякли, я мог бы положиться на вас. Я все еще мерзну… было холодно, холодно, ух… – Он вздрогнул и смолк. Сэр Джон опустил его на его ложе. Розамунда стала на колени рядом с ним и закрыло лицо руками. Оливер все еще стоял на коленях рядом с сэром Джоном, сжимая своей рукой холодеющие руки брата. Последовало долгое молчание, потом сэр Оливер, глубоко вздохнув, сложил руки Лайонеля на его груди и медленно и тяжело поднялся с колен. Остальные приняли это как знак. Казалось, что они стояли, безмолвные и неподвижные, только из уважения к Оливеру. Лорд Генри медленно подошел к Розамунде и притронулся к ее плечу. Она встала и вышла вслед за другими, лорд Генри последовал за ней. Остался только врач. Выйдя на солнечный свет, они остановились. Сэр Джон стоял с опущенной головой – глаза его были устремлены на белую палубу. Почти робко, чего никогда не случалось с этим отважным человеком, смотрел он на Оливера. – Он был моим другом, – сказал он печально и, словно желая пояснит и извиниться, добавил, – и любовь к нему заставила меня совершить ошибку. – Он был моим братом, – ответил торжественно сэр Оливер, – мир его праху. – Можете ли вы простить меня, сэр? – спросил сэр Джон, и в голосе его был почти вызов. Оливер молча протянул ему руку. Сэр Джон жадно схватил ее. – Мы снова будем соседями, – сказал он, – и я обещаю вам, что мое отношение будет более соседское, чем раньше. – Значит, господа, – спросил сэр Оливер, смотря то на сэра Джона, то на лорда Генри, – я могу считать себя свободным? – Вам нечего колебаться вернуться с нами в Англию, сэр Оливер – ответил лорд Генри. – Королева выслушает вашу историю, и у нас есть Джеспер Лей, который подтвердит ее. Ручаюсь за ваше полное восстановление в правах. Считайте меня, прошу вас, своим другом, сэр Оливер. – Он тоже протянул руку. Потом, повернувшись к другим, сказал: – Пойдемте, господа, я думаю, что у нас есть другие обязанности. И все ушли, оставив Оливера и Розамунду одних. Оба долго глядели друг на друга. Было много такого, о чем нужно было поговорить, спросить, что объяснить, и ни один из них не знал, с чего начать. Тогда Розамунда внезапно подошла к нему и протянула руки. – О, дорогой мой, – сказала она, и этим было сказано почти все. Один или два слишком любопытных матроса, бродя по баку и смотря через ванты, были очень неприятно поражены, увидев владелицу замка Годольфин в объятиях босоногого., повязанного тюрбаном последователя Магомета.