Хотя Такер сидел, видно было, что он высокого роста. С возрастом он осел, как сугроб, и сантиметры роста теперь спадали вниз крупными складками, становясь все шире и шире. В его лице было что-то поросячье – курносый нос, крошечные черные глазки, которые метнулись к моей груди, едва он выключил звук телевизора и развернул кресло ко мне. Кайл сказал, что он может ходить, но сотрудникам легче возить его в кресле.
– Я слышал, что одну из девочек нашли. – Он придвинулся ко мне. – Я так рад. – Его желтые зубы обнажились в ухмылке, которую он сам, по-видимому, считал соблазнительной. Но я не собиралась с ним флиртовать.
– Где вы были двадцать третьего июля восьмидесятого года?
Он не торопился с ответом.
– Либо ты это знаешь, либо ты тупая, и ни в том, ни в другом случае мне нет смысла отвечать. Это все твои волосы, малышка? Или ты их красишь в такой цвет?
– Вы ехали на автобусе в летний лагерь Лич-Лейка, – тихо и спокойно произнесла я, игнорируя и его вопрос, и отвращение, которое все усиливалось. – С девяти утра до пяти вечера вы были на виду у родителей, преподавателей или начальника.
Интересно, стало ли офицерам Бауману и Шмидту хоть немного не по себе, когда они поняли, что алиби Такера неопровержимо? Они наблюдали за ним в течение нескольких недель после похищения. Он никогда не отклонялся от своего обычного распорядка дня. Такер никак не мог похитить и спрятать этих девочек, если только не был волшебником, способным находиться в двух местах одновременно.
Но даже спустя все эти годы Бауман по-прежнему держался за свою версию. Я задумалась, чего это могло стоить. Работа в правоохранительных органах похожа на любую другую работу – некоторые сотрудники великолепны, большинство так себе, некоторые просто ужасны. Но разница заключается в том, что плохой или даже посредственный полицейский может причинить вред гораздо большему количеству людей, чем, скажем, паршивый кассир. Я продолжила допрос:
– Двадцать третьего июля вы либо выбрали себе жертву из тех детей, что поехали в лагерь, либо по крайней мере наметили. Еще шесть недель у вас ушло на то, чтобы начать к ней приставать. – Хотя его запах был невыносим, я наклонилась вперед, чтобы убедиться, что он слышит каждое слово. – Но вы сделали плохой выбор. Та храбрая маленькая девочка рассказала, кто вы такой, при первой же возможности. Вы отсидели год в Стиллуокере.
Рот Такера уродливо искривился.
– Я отмотал свой срок. Скрывать мне нечего. – Он поднял подбородок и вдруг хитро посмотрел на меня из-под век. – Но я могу помочь тебе, красотка. Может, тебе даже удастся спасти ту, другую. Я знаю, как устроен мозг похитителя. У меня есть секретики, которые я могу тебе рассказать.
Я шагнула назад, но он подкатил стул ближе, так что теперь нас разделяло не более тридцати сантиметров. Мне потребовалась вся сила самоконтроля, чтобы не отшатнуться от его трупного запаха.
– Я могу рассказать тебе, как он выбрал этих двоих и почему, – продолжал он. – Я могу рассказать, что он с ними сделал. – Такер поерзал в кресле, его плечи приподнялись над ушами, а запах стал еще сильнее. Я полагала, что работники не особенно часто его переодевали.
Он блефовал – это было ясно, пытаясь урвать свой кусок пирога, надеясь, что это принесет ему славу или искупление. Я не сомневалась, что никакой инсайдерской информации у него нет. И все-таки спросила:
– Что он делал?
– Для начала, – закудахтал Такер, – он бы как следует обустроил убежище. Никто не станет похищать двух девочек, ничего не продумав. Одну можно заставить молчать. Для двух нужен план.
В моей черепной коробке как будто ползали ядовитые муравьи. Этому чудовищу
– Кто их похитил?
Он сел прямо, его глазки-бусинки засверкали.
– Нет уж, это ты из меня так просто не вытянешь. Приходи почаще, красотка, можешь даже захватить съемочную группу. Меня запомнят не как маньяка. Меня запомнят как человека, который спас вторую девочку. Просто подожди. Люди наконец-то увидят меня таким, какой я есть на самом деле.