Затонувшая земля поднимается вновь

22
18
20
22
24
26
28
30

«Ты на меня обиделась? – писала она. – А то я не знаю, за что».

Позже, у Северн, в доме официантки в Уорфадже, она стучала в дверь, пока ее кто-то не открыл через домофон. Коридор после предыдущего прихода Виктория помнила четко, но на этом ориентация в пространстве исчерпывалась. Она встала у основания лестницы и позвала:

– Эй? Перл?

– На самом верху, – направил ее голос.

– Кто это?

– На самом верху, – устало повторил голос, – и налево. Но ты ее не найдешь.

Тихий голос, у которого хватало своих дел, голос, давно привыкший отвечать на похожие запросы. Он мог доноситься из любой комнаты, которые Виктория прошла по пути наверх. Сунувшись в одну наугад, она обнаружила диабетика Энди, которого спросила без преамбулы:

– Где Перл? Ты знаешь, где Перл?

Энди, дремлющий с собаками, ответил гостеприимно, но расплывчато.

– Когда она здесь, слышно плач, – сказал он в конце концов, передавая серией пожиманий плечами и кивков, что они, мол, оба знают, что это значит. – Вечно выплакивает глаза. – Выглядел он плохо. Сегодня даже от его престарелого лабрадора веяло диабетом. – Ее уже день-два нет дома, это я знаю.

Во время разговора Виктория расслышала в помещении наверху шорох шагов, потом – ужасный сумбурный грохот.

– Это что?

– Сегодня закупоривают, – сказал Энди.

Виктория ничего из этого для себя не извлекла, но упорствовала:

– Но Перл? Кто-то же должен знать, куда она делась!

– Сегодня вечером они будут тут и там, везде. Будут шататься туда-сюда по лестнице. – В тусклом свете у его лица был такой вид, будто его с силой обо что-то колотили – такие синяки и болячки, словно Энди недавно с кем-то подрался и проиграл. Он усмехнулся. В воздухе разлился аромат грушевого монпансье. – Будут есть рыбу с картошкой и все такое. – Подняв обеими распухшими руками собачку поменьше, он побаюкал ее перед собой. – Особенно рыбу, – прибавил он. И рассмеялся от этой мысли. Ранее кто-то пытался убраться у него в комнате. Не считая единственной замызганной пары, все новенькие ботинки для бега вернулись в свои коробки; коробки – сложены в изголовье кровати шаткой стенкой. – Энди сегодня не в лучшей форме, – сказал он собачке, которая только неловко отвернулась от него, обнажив крошечные зубки. А потом – уже Виктории: – Он не поднимается с кровати.

– Спасибо, – сказала она.

На верхней лестничной клетке стоял душный сырой запах, возможно, усугубленный всеми остальными запахами дома, которые ежедневно поднимались с этажа на этаж, пока деваться больше было некуда. Все стены и деревянные панели были выкрашены одинаковой блестящей кремовой краской. Краска покрывала стены. Запах покрывал краску.

– Эй? – позвала Виктория.

Она часто представляла себе, как живет официантка, и теперь обнаружила, что накопила немало правильных элементов – классические альбомы джаза и рокабилли рядом с отреставрированным граммофоном «Дансетт»; плакат, успокаивающий тем, что «ВАМ МОЖНО»; вешалка из «Икеи», погребенная под спецовками и рабочими куртками, – вот только расставляла их в своем воображении пооживленнее. Одноместный диван-кровать был придвинут к стене, старомодное постельное белье – частично полосатое. Подъемное окно, вместе со стеклом, было закрашено той же блестящей кремовой краской, что и стены на площадке. Перед электрическим вентилятором стояла тарелка воды, чтобы повысить влажность и так влажного воздуха. Виктория потыкалась по комнате. Когда окунула в воду кончики пальцев, они стали солеными и теплыми. На туалетном столике, где она ожидала встретить коллекцию иронических болванок для париков и бэушных шарфов на голову с узлом на лбу, пыльных от ретро-пудры для лица из сороковых, нашелся только ноутбук «Делл» – включенный, но в спящем режиме. Надави пробел, обнаружила она, и на экране оживет сайт под названием «Дом воды» – красный шрифт десятого кегля на черном фоне, разреженный только пробелами между абзацами в две строчки и короткими серыми клипами, чье содержание было трудно разобрать. Виктория наклонилась и прочитала: